Процесс против маркиза Куинсберри. Заседание 3-го апреля 1895 года
Маркиз Куинсберри обвиняется в оскорблении Оскара Уайльда посредством адресованной на его имя визитной карточки.
После прочтения обвинительного акта обвиняемый объявляет себя невиновным и заявляет о своем намерении подтвердить истинность обвинений и доказать, что действие его было вызвано общественным интересом. Сэр Эдвард Кларк, защитник Уайльда, объявляет, что в оскорбительности карточки, написанной Маркизом, по ее содержанию, не может быть сомнений. Но главное значение этого процесса заключается в желании противника Уайльда доказать правдивость взводимых на Уайльда обвинений. Обвинения же эти основываются главным образом на письме, написанном Уайльдом Лорду Дугласу и названным поэтом "сонетом в прозе". У защитника имеется в руках экземпляр эстетически-литературного журнала, называемого "Светильником видений", от 1893 г., в котором находится подписанный Пьером Луисом французский сонет, представляющий из себя не что иное, как парафразу вышеупомянутого письма Уайльда. Защитник приводит текст письма:
Мой единственный мальчик.
Твой сонет прелестен и было бы удивительно, если бы твои пурпуровые губы были бы менее пригодны к музыке песен, чем к страсти поцелуя; твоя легкая, золотистая душа колеблется между опьянением страстью и поэзией. Я думаю, что Гиацинт, которого Аполлон так безумно любил во дни Греции, был никто иной, как ты. Почему ты остаешься один в Лондоне и когда поедешь в Салисбюри? Поезжай туда и освежи свои руки в сероватом свете готических древностей и приезжай сюда, когда тебе вздумается. Здесь прелестное место, только тебя не достает. Но сначала поезжай в Салисбюри. Вечно в никогда не умирающей любви твой Оскар.
Защитник. - Слова этого письма кажутся экстравагантными для тех, кто привык писать одни деловые письма или только банальные вещи. Но дело именно в том, что это сонет в прозе - ответ на стихи, которые были посланы Уайльду Лордом Дугласом и, по моему мнению, письмо это не может подать повода к злостным подтасовкам, к которым оно в общем привело.
Старшина присяжных спрашивает о числе, которым письмо помечено?
Сэр Кларк. - Вероятно, в декабре 1892 г.
Далее защитник рассказывает суду о тех бурных сценах, которые происходили между Оскаром Уайльдом и Маркизом, о том, как первый запретил ему вход в свой дом. Маркиз пытался, но тщетно помешать представлению пьесы Уайльда в С. Джемском театре, шедшей под заглавием "Как важно быть серьезным". После этого он упоминает о случае в Альбомарльском клубе. Но особенно странны два следующих обвинения противной стороны: Г. Уайльд издал в 1892 г. якобы безнравственную, неприличную книгу в прозаической форме "Портрет Дориана Грея", списывающую отношения, тайны и чувства некоторых преступных личностей. Тогда же появился в декабре 1894 г. номер "Хамелеон", еженедельного журнала, которому он предпослал статью под заглавием - "Изречения и философские мысли для пользования юношей"; изложенные там афоризмы - безнравственны. Но с этим нельзя согласиться. Действительно, на первых трех страницах помещены некоторые необыкновенные эпиграмматические мысли в остроумной, блестящей форме, которые, быть может, в диалоге пьесы подобной "Женщине, не стоящей внимания", произвели бы особенный эффект. Но ни из одного из этих мест нельзя вывести что-нибудь унизительное для нравственного характера Г. Уайльда; за остальную часть этого издания, которое в общем разошлось только в 100 экземплярах, Уайльда нельзя делать ответственным, так как оно издано молодым ученым в Оксфорде и, когда Уайльд увидел помещенный там рассказ о "Священнике и его ученике", то он выразился о нем как о недостойном называться литературным произведением и содействовал прекращению журнала.
Что же касается книги под названием "Портрет Дориана Грея", то ее уже в течение пяти лет можно купить во всяком книжном магазине. В этой книге идет речь о молодом человеке, знатного происхождения, богатом, очень красивом. Портрет его должен написать его друг. Дориан Грей выражает оригинальное желание - остаться навсегда таким, как он изображен на портрете, в неразрушенной физической красоте молодости, тогда как портрет должен с годами стареть. Его желание исполняется, он замечает, что не на его лицо, а на портрет ложатся следы огорчений и страстей. В конце концов он прокалывает портрет и падает мертвым. Картина восстанавливается в прежней красоте, друзья же Дориана находят на полу тело некрасивого, почти неузнаваемого старика. Во всем этом рассказе нет ни одного двусмысленного места.
Затем следует допрос свидетелей.
Первый свидетель - Сидней Райт, швейцар Альбомарльского клуба, дает свое показание относительно визитной карточки.
Затем следует допрос Оскара Уайльда, который показывает, что он - сын хирурга Сэра Вильяма Уайльда из Дублина, учился сначала в этом же городе в училище Св. Троицы, где он получил за успехи в греческом языке золотую медаль; затем в училище Св. Магдалины в Оксфорде, где он также удостоился многих наград. В 1878 г. он получил ученую степень и посвятил себя литературной деятельности. Ему теперь 39 лет. В 1882 году издал он том стихотворений, затем этюды, а под конец обратился к драматической литературе. Им написаны: "Веер леди Уиндермир", "Как важно быть серьезным", "Идеальный муж". Все это в период между 1893 - 1895 годами, причем, все эти пьесы имели успех на сцене. Кроме того им написаны две не поставленные еще английские пьесы и одна французская под названием - "Саломея", которую должна была играть Сара Бернар. В 1884 г. он обвенчался с Мисс Ллойд, имеет от этого брака двух сыновей в возрасте десяти и девяти лет. В 1891 г. он познакомился с Лордом Альфредом Дугласом через посредство Леди Куинсберри, в доме которой он в Вокингаме и в Салисбюри часто бывал. Он также был дружен с братьями Лорда Альфреда, с Лордом Дугласом Гавикским и Лордом Друмларнинг, ныне умершим. На дальнейшем допросе Уайльд показывает, что он часто обедал с Лордом Альфредом Дугласом в его квартире в Тайт-Стрите, в Абермерльском клубе, членом которого состоял как он, так и его жена, затем у Кромера, Горинга, Вортинга и Торквея. Однажды, в ноябре 1892 г., завтракал он с Лордом Дугласом в Кафе-Рояле, на улице Регента, когда к ним присоединился отец последнего, Лорд Куинсберри. С этого времени и до марта 1894 г. он с ним более не встречался. В 1893 г. Уайльду стало известно, что некто по имени Вуд завладел письмами, написанными им Лорду Дугласу. Вуд их нашел в платье, которое ему подарил Лорд Дуглас. Произошло свидание между Уайльдом и Вудом у Тайлора. Уайльд объявил, что не придает значения этим письмам. Вуд сообщил, что эти письма у него украдены неким Аллэном, и что он слышал, будто этот последний хочет воспользоваться ими, с целью вымогательства денег у Уайльда. Поэтому он нанял сыщика, который снова достал ему эти письма. Теперь же он опасается мести этих людей. Для того чтобы избегнуть ее, он просил Уайльда дать ему денег на эмиграцию в Америку.
Уайльд дал ему 15 ф. и получил письма.
23 апреля 1893 г. явился вышеназванный Аллэн к Уайльду с копией письма. Разговор произошел между ними, по свидетельству Уайльда, следующего рода:
Уальд. - Вы пришли по поводу моего эстетического письма к Лорду Дугласу. Если бы вы не были столь недогадливы, чтобы дать копию с него Г. Три, то я бы охотно заплатил за него большую сумму, так как считаю его за произведение искусства.
Аллэн. - Можно построить очень странные заключения на основании вашего письма Мр. Уайльд.
Уайльд. - Искусство редко постижимо для класса преступников.
Аллэн. - Некто предлагал мне 60 ф. за письмо.
У. - В таком случае я вам советую продать это письмо за 60 ф.
А. - Человек этот не находится теперь в Лондоне.
У. - Тогда подождите, покуда он вернется. От меня он не получит обратно ни гроша.
После этого Аллэн понизил тон, говоря, что он бедняга, просит только какую-нибудь подачку. Уайльд подарил ему шиллинг. Он ушел.
Через 5 минут явился некто Клибурн, принесший выше упомянутое письмо, говоря, что он послан Аллэном. Уайльд увидел, что письмо запачкано и сказал Клибурну: "Я нахожу непростительным, что к моему автографу не отнеслись с большей осторожностью".
Уайльд ему также подарил шиллинг.
В декабре 1893 г. Лорд Дуглас поехал в Каир. После своего возвращения он снова завтракал с Уайльдом в Кафе-Рояле, причем там присутствовал и Маркиз Куинсберри. Только по прошествии некоторого времени Маркиз стал делать разные замечания на счет Уайльда.
В конце июля, по дальнейшему показанию Уайльда, произошел в его квартире в Тайт-Стрите, разговор между ним и Маркизом. Содержание его следующее:
Маркиз. - Садитесь.
Уайльд. - Я запрещаю подобное обращение со мною в моем доме, я предполагаю, что вы явились для того, чтобы извиниться за ваше утверждение относительно меня и моей жены, и затем по поводу письма к вашему сыну.
Маркиз. - Письмо это писано с соблюдением частных интересов, оно касается моего сына.
У. - Как можете вы утверждать что-либо подобное, относительно меня и вашего сына?
М. - Вы были оба выброшены из Савой-Отеля, иначе я не могу это назвать, за ваше постыдное поведение.
У. - Это ложь.
М. - Вы нанимали для него меблированные комнаты в Пиккадилли.
У. - Вас уверили в глупой, смешной выдумке - я ничего подобного не делал.
М. - Я слышал, что вы подверглись год тому назад вымогательству из-за гнусного письма, которое вы написали моему сыну.
У. - Письмо было красиво и я не пишу иначе, как для печати. Лорд Куинсберри, неужели вы серьезно обвиняете вашего сына и меня в преступных действиях?
М. - Я не утверждаю, что это именно вы, но на это похоже и вы позируйте на это, в чем и заключается нехорошая сторона дела. Если я встречу вас и моего сына в публичном месте, я вас изобью.
У. - Я не знаю, что делают в подобном случае Маркизы Куинсберри - Уайльды убивают своего противника. Я прошу вас меня оставить.
М. - Я не уйду. Это скандал на весь Лондон.
У. - Если существует скандал, то виноваты вы сами. Письма, которые вы обо мне писали, низки, и вы только посредством меня хотите погубить вашего сына. Теперь вероятно удовлетворены. Ступайте, я не желаю долее терпеть в своем доме подобное животное.
После выше сказанного Уайльд вышел в переднюю, сопровождаемый Маркизом и еще одним господином, который присутствовал в продолжение всего разговора и сказал своему лакею: "Вот - Маркиз Куинсберри - самое низкое животное в Лондоне. Никогда не впускайте его больше, а в случае, если бы он захотел войти, то пошлите за полицией".
После этого Маркиз, ругаясь, удалился вместе со своим спутником.
На дальнейшем допросе Уайльд показал следующее: 14 февраля 1895 г., была поставлена с большим успехом, в С. Джемском театре, его пьеса "Как важно быть серьезным". Маркиз Куинсберри сделал попытку произвести скандал и даже приготовил для этой цели гнилые яблоки и тому подобные овощи. Полиция однако этому помешала. После продолжительного пребывания в Париже Уайльд впервые снова явился в Абермерльский клуб. Здесь швейцар передал ему оскорбительную карточку. После этого он отправился к своему адвокату и 2 марта появился и был приведен в исполнение приказ об аресте Маркиза.
После дачи этих показаний начался перекрестный допрос прокурором - Г. Керзоном.
Керзон. - Вы говорите, что вам 39 лет. Но вы родились в 1854 году.
Уайльд. В таком случае мне 40 лет.
К. - Знаете вы сколько лет Лорду Дугласу ?
У. - Приблизительно 24 года, и ему было от 20 до 21, когда я впервые с ним познакомился. До 3 апреля 1894 г. поведение Маркиза было дружеское, только после вышеприведенного разговора стало мне известно, что мое знакомство с его сыном ему неприятно. Но знакомство это продолжалось до сегодняшнего дня.
К. - Вы с ним бывали во многих местах, в Оксфорде, Брайтоне, Вортинге?
У. - Да.
К. - Нанимали вы для него комнаты?
У. - Нет.
К. - Бывали вы с ним в различных гостиницах?
У. - Да, в Альбомарль Стрит, Доверстрит и в Савойе.
К.- Нанимали вы для себя, кроме вашей квартиры в Тайтстрит, еще другие комнаты.
У. - Да, номера 10 и 11 на С. Джемской площади от октября до марта 1894 г. Лорд Дуглас жил в этих комнатах, так как они были не далеко от Пиккадилли. Я был с ним за границей еще недавно, в Монте-Карло. Что касается моих статей в "Хамелеон", то они написаны не в это время, точно также, как и статьи Лорда Дугласа, которые были им написаны еще студентом в Оксфорде.
К. - Он вам показывал эти статьи?
У. - Я видел два красивых его стихотворения - "Похвала стыдливости" и "Два любовника".
К. - "Два любовника" - это два мальчика?
У. - Да.
К. - Один называет свое чувство настоящей любовью, а чувство другого - стыдливостью?
У. - Да. Цитируйте стихотворение.
К. - Цитирует несколько строк: "Я любовь, которая не смеет назвать своего имени". - Видите вы в этом что-либо преступное?
У. - Нет, ничего подобного.
К. - Читали вы "Жрец и Аколит".
У. - Да.
К. - Вы конечно не имели сомнений в том, что это грязная история?
У. - С литературной точки зрения, это было весьма грязное произведение. Для литературно-образованного человека иначе судить о нем немыслимо. При этом, я имею в виду как отношение к предмету, так и выбор сюжета и прочее. Я считал и отношение к теме, и самую тему - неправильными.
К. - Вы придерживайтесь мнения, что безнравственных книг не существует?
У. - Да.
К. - Могу ли я это так понять, что вы считаете, что "Жрец и Аколит" не безнравственным произведением?
У. - Оно хуже этого - оно скверно написано.
Защитник Уайльда, Сэр Кларк, тщетно старался на этом месте выяснить непозволительность постановки подобных вопросов Уайльду, перекрестный допрос продолжался.
К. - Сюжет рассказа в том, что священник влюбляется в мальчика, который прислуживает ему у алтаря?
У. - Я только раз читал рассказ, о таких подробностях вы не можете меня спрашивать, предмет этот слишком мало интересовал меня.
К. - Считаете ли вы этот рассказ богохульственным?
У. - Я полагаю, что конец - смерть - оскорбляет законы эстетики.
К. - Это не ответ. Я желал бы знать, считаете ли вы этот рассказ богохульственным?
У. - Рассказ показался мне отвратительным.
К. - Желаете ли вы, милостивый государь, ответить на мой вопрос, да или нет?
У. - Я считаю этот рассказ богохульственным и безвкусным.
К. - Этого для меня достаточно. Вы знаете, что когда жрец в рассказе дает мальчику яд, он произносит слова причастия английской церкви?
У. - Это я право забыл.
К. - Считаете вы это святотатством?
У. - Я считаю это ужасным. Слово святотатство не принадлежит к моему словарю.
Г. - Кларк снова старается помешать дальнейшему предложению вопросов на тему, которую он считает исчерпанной. Судья требует продолжения.
К. - Порицаете ли вы сцену смерти только с литературной точки зрения?
У. - Я считаю ее за безвкусное произведение.
К. - Если бы кто-либо публично одобрил эту вещь, сочли бы вы его за негодяя?
У. - Я бы сказал, что он выказывает весьма скверный литературный вкус. Вообще я не могу понять, каким образом я подвергаюсь допросу о предмете, который я желаю игнорировать?
К. - Сделали ли вы когда-нибудь что-либо для того, чтобы публично выразить ваше неодобрение "Хамелеону"?
У. - Нет.
К. - И, несмотря на ваше участие в журнале, вы не считали нужным высказать ваше нежелание иметь что-либо общее с этим произведением?
У. - Вы подразумеваете открытое письмо? Я считал это ниже моего достоинства в качестве известного в литературном мире человека выступить против произведения молодого оксфордского студента.
К. - Полагали ли вы, что ваши изречения и афоризмы будут способствовать к поднятию нравственного уровня среди молодежи?
У. - Мои произведения имеют единственную цель - быть произведениями искусства.
К. - Должен ли я это так понять, что вы вовсе не заботитесь о нравственном или безнравственном воздействии?
У. - Я держусь мнения, что еще ни одна книга или произведение искусства не оказывало влияния на нравственное поведение человека.
К. - Значит вы того мнения, что не можете оказать нравственное или безнравственное влияние?
У. - Конечно, нет.
К. - Так что, что касается вашего произведения, вы позируете на полное безразличие к тому - будет ли действие его нравственным или безнравственным?
У. - Я бы не употребил слово позировать.
К. - Позировать - одно из ваших любимых выражений.
У. - Да? Я никогда не принимаю какую-нибудь "позу" в деле. Когда я что-либо пишу, я обращаю внимание только на художественную сторону. У меня нет цели совершить что-нибудь доброе или злое, но желание - создать произведение, обладающее качествами или формами, присущими красоте, остроумию, чувству и т. д.
К. - Вот один из ваших афоризмов для юношей - "Зло есть миф, изобретенный односторонними людьми, чтобы объяснить удивительное обаяние других". Считаете ли вы это правдой?
У. - Я редко считаю за правду то, что пишу.
К. - Вы сказали - "редко"?
У. - Да, действительно, редко. Я мог бы также сказать - никогда. А правдой я называю совпадение с реальными фактами.
К. - Другой афоризм гласит: "Религии умирают, когда доказано, что они правдивы". Это верно?
У. - Да, я за это стою. Это введение в философию восприятия религий наукой - но это слишком обширная тема, чтобы дальше на ней останавливаться.
К. - Разве вы считаете это такой непреложной истиной, что предлагаете ее для пользования юношеству?
У. - Во всяком случае, это - увлекательная мысль, а для всякого возраста полезно то, что возбуждает к мышлению.
К. - Все равно нравственно ли это или безнравственно?
У. - Понятий нравственного и безнравственного не существует в области мысли - существуют только безнравственные ощущения - чувства.
К. - Другой афоризм: "Удовольствие - единственная цель, для которой следовало бы жить. Ничто так не старит, как счастье".
У. - Под этим я подразумеваю, что осуществление своего собственного я - есть главная цель жизни, а пополнять ее удовольствиями красивее, чем сделать это страданиями. Я в этом отношении стою на стороне древних.
К. - Вот еще афоризм. "Истина перестает быть истиной, когда более одного человека в ней убеждены".
У. - Верно. Это мое метафизическое определение истины. Она до того субъективна, что никогда одна и та же истина не может быть постигнута одинаково двумя личностями.
К. - Еще - "Есть что-то трагическое в том громадном количестве молодых людей в Англии, которые выходят теперь в жизнь в полном расцвете своих индивидуальных сил - и кончают тем, что прячутся за каким-нибудь тупым и полезным ремеслом".
Что это - философия для молодых людей?
(Последний афоризм почти непереводимая игра слов)
У. - Следовало бы предположить, что молодежь, по крайней мере, еще имеет понятие о юморе. Это просто остроумная игра слов.
К. - После критики, которой подвергся "…Дориан Грэй", вы не внесли в него никаких изменений?
У. - Я сделал только одно прибавление, в силу замечания единственного критика, мнением которого я дорожу, а именно, Вальтера Патера. Это именно то введение, которое должно было возбудить неправильные толкования. В нем я написал, что, по моему мнению, книги сами по себе не бывают ни нравственны, ни безнравственны а только художественны.
К. - Так что, по вашему мнению, талантливо написанная книга, проводящая известного рода тенденции, взгляды - может быть хорошей?
У. - Ни одно художественное произведение не имеет тенденций. Тенденции имеют только люди.
К. - Может ли "Дориан Грэй" быть истолкован известным образом?
У. - Некоторыми личностями и литературно необразованными людьми - да. Взгляды филистров на искусство поразительно глупы.
К. - Большинство людей принадлежит, должно быть, по вашему мнению, к филистрам и литературно-необразованным людям?
У. - Я находил превосходные исключения.
К. - Полагаете ли вы, что большинство публики достигло высоты того воззрения, о котором говорите вы?
У. - Я опасаюсь, что большинство не достаточно образовано для этого.
К. - Вы никогда не удерживали обыкновенных людей от покупки ваших книг?
У. - Я никогда не хотел обескураживать людей, стремившихся достигнуть более высокого уровня. (Смех).
После этого, Мр. Керзон читает место из "Дориана Грэя", которое изображает знакомство между художником и Дорианом Грэем.
К. - Считаете вы изображенные тут чувства чистыми или грязными?
У. - Я считаю, что это самое точное описание того, что испытал бы художник при встрече с красивой личностью, которая вызывает в нем сознание, что она тем или другим образом необходима для его искусства и жизни.
К. - Вы думаете - это нравственное чувство, чувство одного мужчины к другому?
У. - Я говорю, что это чувство художника по отношению к красивой личности.
К. - Вы никогда не испытывали описываемые вами чувства?
У. - Нет. Я никогда не позволял какой-либо личности господствовать над моим творчеством.
К. - Я цитирую следующее место: "Я признаю, что в безумной любви на тебя молюсь". Испытали ли вы это чувство?
У. - Я никогда не преклонялся перед какой-нибудь личностью, кроме как пред самим собой. Выражение же это, должен в этом сознаться, заимствовано из Шекспира. (Смех).
К. - Я читаю дальше: "Я хочу тебя иметь только для себя".
У. - Мне кажется - это сильно выраженная страсть.
К. - Люди, которые не разделяют ваших воззрений, могли бы составить себе иное мнение об этом месте.
У. - Без сомнения. Но, пожалуйста, не допрашивайте меня, относительно незнания других людей. (Смех).
К. - Я хочу вас спросить еще относительно вашего письма к Л. Дугласу. Где он тогда находился?
У. - В Савой-Отеле, а я жил в Баббикомбе.
К. - Было ли это письмо обыкновенным письмом?
У. - Конечно, нет - это было красивое письмо.
К. - Разве это было необыкновенное письмо?
У. - Даже единственное в своем роде.
К. - Ваша корреспонденция с Л. Дугласом велась обыкновенно в этом стиле?
У. - Мои письма не принадлежат ни к какому разряду.
К. - Ну, в таком случае, писали ли вы другие, похожие на это?
У. - Я никогда не повторяюсь в слоге.
К. - Вы ведь написали следующее письмо к Л. Дугласу:
Савой-Отель.
Дорогой мальчик, Твое письмо было для меня великолепным красным вином, но я все же огорчен и расстроен. Ты не должен мне делать никаких сцен - они меня убивают, они разрушают прелестное очарование моей жизни. Я не могу видеть Тебя - такого грациозного эллина обезображенного страстью. Я не могу следить за Твоими прекрасными губами, когда они говорят мне некрасивые вещи. Пожалуйста, не делай этого, Ты мне разрываешь сердце. Я бы лучше желал… только Ты не будь несправедливым и злым. Скоро я должен Тебя увидеть. Ты, то божественное, в котором я нуждаюсь - красота, гений… Но как это сделать? Нужно ли мне приехать в Салисбюри? Это имеет свои трудности. Мой счет тут составляет 49 ф. в неделю. У меня Твоя комната, как раз над Темзой. Но Ты, - почему Тебя тут нет, мой дорогой, мой милый мальчик? Я боюсь, что мне нужно будет уехать - ни денег, ни кредита и сердце налитое свинцом.
Всегда Твой Оскар.
К. - Что это, - необыкновенное письмо?
У. - Я думаю, что все то, что я пишу, необыкновенно. Благодарение небу, я никогда не был того мнения, что я обыкновенный человек. Спрашивайте меня дальше о письме все, что вам вздумается.
К. - Разве это такое письмо, которое пишет мужчина к мужчине?
У. - Это такое письмо, какое я написал Л. Дугласу. То, что другие мужчины пишут другим мужчинам, я не знаю и вовсе не интересуюсь этим. Письмо это не как первое, оно не стихотворение в прозе.
К. - Вы жили в то время в Савой-Отеле?
У. - Да, приблизительно в течение месяца.
К. - Нанимали ли вы в то же самое время квартиру в Тайтстрите?
У. - Да.
К. - Л. Дуглас незадолго перед этим был у вас в Савой Отеле?
У. - Да.
К. - Вы говорили, что некто, по имени Вуд, приходил к вам, по поводу известных писем, которые он нашел в костюме Л. Альфреда. Кто способствовал этой встрече.
У. - Г. Альфред Тайлор.
К. - Это ваш близкий друг?
У. - Друг, но не близкий.
К. - Когда вы в последний раз видели Тайлора?
У. - Вчера.
К. - С каких пор знали вы Вуда?
У. - Мне кажется, что в первый раз я встретил его в конце января 1893 г., в Кафе-Ройале. Л. А. Дуглас телеграфировал мне из Салисбюри, чтобы я ему помог.
К. - Вуд жил у Тайлора?
У. - Этого я не знаю.
К. - Впоследствии вы часто ходили в Литтл-Колледж-стрит, 13, где жил Тайлор?
У. - Да, часто.
К. - Быль при этом хоть раз Вуд?
У. - Нет.
К. - Там бывали вечера, в которых принимали участие только мужчины?
У. - Да.
К. - Обедали ли вы в ресторане "Флоренция", на Рупертской улице, с Вудом?
У. - Нет, но я приказал подать ему там однажды ужин, так как он ничего не ел. К. - Какое было у Вуда занятие?
У. - Никакого, на сколько мне известно, он искал себе что-нибудь.
К. - Сблизились ли вы с Вудом и брали ли его с собой на Тайтстрит?
У. - Никогда.
К. - Давали ли вы ему денег.
У. - Я дал ему в тот вечер 2 ф. ст., из-за телеграммы Л. Альфреда.
К. - Когда Вуд пришел к вам, по поводу писем, думали ли вы, что он хочет вымогать деньги?
У. - Действительно думал и я решил противодействовать ему.
К. - И для этой цели вы дали ему 16 ф. ст., чтобы отправиться в Америку?
У. - Он рассказал мне длинную историю и я был в достаточной степени наивен и добродушен, чтобы дать ему денег, для того, чтобы он мог начать другую жизнь.
К. - И вы дали ему 30 ф. ст.?
У. - Нет, я ему дал еще 5 ф., так как денег не хватало на переезд.
К. - Так что вы дали ему 21 ф. ст., исключительно ради любви к ближнему?
У. - Но я ведь знал, что у него находится моя частная корреспонденция, а ведь это затрагивает всякого "джентльмена". Да при том в истории, которую он мне рассказал, он не выставил себя в скверном свете.
К. - Угостили ли вы его завтраком перед отъездом?
У. - Да, и тогда же я дал ему 5 ф. ст., так как он жаловался, что иначе попадет почти без средств в Нью-Йорк.
К. - Писал ли Вуд к вам или к кому-нибудь другому из Америки, прося денег?
У. - Насколько мне известно, нет.
К. - Называл ли Вуд Тайлора Альфредом?
У. - Да, они были большими друзьями.
К - Называл ли вас Вуд Оскаром?
У. - Да.
К. - А вы его - Альфом?
У. - Нет, Альфредом. И Тайлор называл его также по имени - Альфредом.
К. - Так что вы все между собою звали друг друга по именам?
У. - Да, я думаю, за немногими исключениями, все меня называют по имени. Мне очень нравится, когда ко мне так обращаются
К. - Когда пришел к вам Аллэн?
У. - Спустя недель 6 или 7.
К. - Какая его профессия?
У. - Он - профессиональный вымогатель.
К. - Вы ему давали денег?
У. - Да, 10 шиллингов, чтобы доказать ему мое презрение.
К. - Вы подобным образом выражаете свое презрение?
У. - Очень часто также и по отношению к другим людям.
К. - Когда Кембурн принес вам обратно письмо, вы ему также дали 10 шиллингов?
У. - Да, но я жаловался на грязное состояние, в котором оно находилось.
К. - Вы говорили, что писали много красивых писем, можете вы указать на которое-нибудь?
У. - Но вы требуете, чтобы я вам прочел всю современную поэзию… В данный момент я ничего не могу припомнить.
К. - Когда вы жили, в Феврале 1882 г., в Альбомарльском Отеле, познакомились ли вы с молодым человеком, по имени Эдвард Шеллей?
У. - Да, он служил у моего тогдашнего издателя, он часто ел у меня.
К. - Была ли это духовная пища?
У. - Да, для него.
К. - Давали ли вы ему денег?
У. - Да, два или три раза, приблизительно 3 или 4 фунта.
К. - Почему это?
У. - Он мне рассказывал о своей матери, которая находилась в тяжелых обстоятельствах и о которой он должен был заботиться. Я ему также дарил экземпляры своих произведений.
К. - Как это произошло, что вы находились в столь близких сношениях с таким молодым человеком?
У. - Потому что он имел влечение к литературе и был поклонником моих произведений.
К. - Вы были также близки к одному молодому человеку, по имени Альфонс Конвей, в Вортинге?
У. - Да.
К. - Он продавал газеты?
У. - Хотя бы и так. Его мать имела дом в Вортинге.
К. - Как вы с ним познакомились?
У. - Когда я находился в Вортинге, Л. Дуглас и я, мы имели обыкновение кататься на парусной лодке и однажды, днем, когда лодку тащили от берега, нам помог в этом Конвей и другой молодой парень, в фланелевом костюме. Я предложил Л. Альфреду пригласить их участвовать в нашей прогулке.
К. - Разговор Конвея был литературный?
У. - Наоборот, весьма обыкновенный и легко понятный. Он был приятный, славный малый.
К. - Что вы о нем знали?
У. - Он говорил, что отец его был электротехником и умер молодым; что его мать имеет постоялый двор; что он немногому научился в школе и что его желание - отправиться в море на купеческом корабле.
К. - Дали ли вы ему что-нибудь?
У. - О. да. Я не помню, однако, чтобы я ему давал денег.
К. - Не давали ли вы ему сумм в размере 15 ф.?
У. - Боже мой… Почему же нет? Я подарил ему портсигар, свою фотографию и книгу "Крушение Гросвенора", а также и тросточку.
К. - Вы также одели его в синий матросский костюм и соломенную шляпу, чтобы он более подходил к вам и выглядел бы вашего общества.
У. - О нет, он никогда не выглядел моего общества
К. - Вы увезли его с собой в Брайтон?
У. - Да, я обещал ему эту экскурсию.
2015– © «Оскар Уайльд»