Письмо Оскара Уальда Редактору «Дейли Кроникл». 23 марта 1898 г.
[Париж]
23 марта [1898 г.]
Милостивый государь! Поскольку законопроект министра внутренних дел о тюремной реформе будет рассматриваться на этой неделе в первом или втором чтении и поскольку Ваша газета единственная в Англии, которая проявила к этому важному вопросу неподдельный и живой интерес, прошу Вас разрешить мне, обладающему продолжительным личным опытом пребывания в английской тюрьме, изложить мой взгляд на то, какого рода реформ настоятельно требует нынешняя тупая и варварская система.
Из передовой статьи, напечатанной Вами примерно неделю назад, я узнал, что предлагаемая реформа сводится в основном к увеличению числа инспекторов и прочих чиновников, имеющих доступ в английские тюрьмы.
Такая реформа совершенно бесполезна, и причина этому очень проста. Инспекторы и мировые судьи посещают тюрьмы только для того, чтобы увидеть, насколько точно выполняются правила тюремного распорядка. Иной цели у них нет, а если бы и была, они все равно были бы не властны изменить в этих правилах даже одну закорючку. Ни разу ни один заключенный не получал от этих официальных визитов ни малейшего облегчения, не удостаивался внимания или заботы. Инспекции проводятся не ради помощи заключенным, а ради того, чтобы правила соблюдались неукоснительно. Задача инспекторов — обеспечить исполнение глупых и жестоких параграфов. И, поскольку надо же людям чем-то себя занять, они заботятся об этом ревностно. Заключенный, которому дали хоть малейшее послабление, страшится проверок, как огня. В эти дни надзиратели измываются над заключенными больше обычного. Цель, конечно, одна — продемонстрировать образцовую дисциплину.
Необходимые реформы очень просты. Они должны касаться как телесных, так и душевных нужд несчастных заключенных. Говоря об их телесной жизни, следует сказать, что в английских тюрьмах узаконены три вида пыток:
Голод.
Бессонница.
Болезнь.
Кормят заключенных совершенно неподобающим образом. Пища, как правило, отвратительна по качеству, и ее всегда недостаточно. Каждый заключенный день и ночь испытывает муки голода. Ежедневно ему тщательно отвешивают определенное количество пищи с точностью до унции. Этого хватает, чтобы поддержать не жизнь в полном смысле слова, но всего лишь животное существование, при котором человека постоянно терзают голод и сопутствующие ему болезни.
Следствием дурной пищи — которая по большей части состоит из жидкой похлебки, плохо пропеченного хлеба, сала и воды — является непрекращающийся понос. Расстройство пищеварения, которое у большинства заключенных рано или поздно перерастает в хроническое заболевание, в любой тюрьме воспринимают как должное. К примеру, в Уондсвортской тюрьме — я пробыл там два месяца, после которых меня пришлось перевести в госпиталь, где я оставался еще два месяца, — надзиратели два или три раза в день совершают обход, предлагая заключенным вяжущие средства. Нечего и говорить, что после недели такого «лечения» эти средства перестают действовать. И несчастный заключенный всецело оказывается во власти самой изнуряющей, удручающей и унизительной болезни из всех, какие только можно вообразить; и когда, как часто бывает, из-за физической слабости он оказывается не в состоянии положенное число раз повернуть мельничную рукоятку, его берут на заметку как уклоняющегося от работы и подвергают чрезвычайно жестокому наказанию. И это еще не все.
Санитарные условия в английских тюрьмах немыслимо плохи. Когда-то каждая камера была оборудована неким подобием уборной. Ныне эти уборные ликвидированы. Их более не существует. Вместо этого каждый заключенный получает небольшой жестяной сосуд. Выносить нечистоты заключенному разрешается три раза в день. Но доступ в тюремные уборные он имеет только в течение часовой ежедневной прогулки. А после пяти вечера ему вообще не разрешается выходить из камеры — ни под каким предлогом, ни по какой причине. Вследствие этого человек, страдающий поносом, оказывается в ужасающем положении, останавливаться на котором нет нужды — пощадим читателя. Муки, испытываемые несчастными заключенными из-за отвратительных санитарных условий, совершенно неописуемы. Вентиляция в камерах практически отсутствует, и людям приходится дышать воздухом столь смрадным и нездоровым, что надзиратели, входящие по утрам со свежего воздуха в камеры для проверки, нередко не могут удержаться от рвоты. Я сам был тому свидетелем не менее трех раз, и несколько надзирателей говорили мне, что это для них одна из самых отвратительных обязанностей.
Питание заключенных должно быть здоровым и достаточным. Оно не должно вызывать у них непрекращающегося расстройства желудка, которое быстро переходит в хроническую болезнь.
Санитарные условия английских тюрем следует полностью изменить. Каждый заключенный должен иметь возможность пойти в уборную или вынести нечистоты, когда ему нужно. Нынешняя система вентиляции в камерах совершенно недостаточна. Она состоит из люка, который закрывает наглухо забитая пылью решетка, и форточки в крохотном зарешеченном окошке, которая столь мала и столь неудачно сделана, что почти не пропускает воздуха. В течение суток заключенного выводят из камеры только на час, остальные же нескончаемые двадцать три часа он дышит миазмами.
Пытка бессонницей, помимо английских тюрем, практикуется только в Китае, где заключенного помещают в тесную бамбуковую клетку. В Англии орудием пытки служат дощатые нары. Их единственное назначение — вызвать у человека бессонницу, и оно исполняется с неизменным успехом. И даже если ты после долгих мучений получаешь жесткий матрас, бессонница не отступает. Ибо сон, как все здоровое, есть привычка. Каждый заключенный, кто имел дело с дощатыми нарами, нажил себе бессонницу. Это отвратительное, дикарское наказание.
Переходя к душевным нуждам заключенных, прошу уделить мне еще немного внимания.
Нынешняя исправительная система, можно сказать, рассчитана на подрыв и разрушение человеческого душевного здоровья. Если не целью, то уж во всяком случае результатом ее воздействия является психическое расстройство. Это неоспоримая истина. Причины тому достаточно очевидны. Если человек лишен книг и всякого человеческого общения, недоступен для малейших проявлений доброты и милосердия, обречен на вечное безмолвие, полностью отгорожен от внешнего мира, если с ним обращаются хуже, чем со скотом, то как несчастному сохранить рассудок? Распространяться об этих ужасах я не намерен; еще менее мне хочется возбудить мимолетный интерес у сентиментальной публики. Так что разрешите мне лишь указать, что надлежит сделать.
Каждый заключенный должен получать достаточное количество хороших книг. В настоящее время в первые три месяца заключения книги запрещены вовсе, за исключением Библии, молитвенника и сборника гимнов. В дальнейшем заключенному выдают одну книгу в неделю. Беда не только в том, что этого мало; от книг, составляющих обычную тюремную библиотеку, нет никакого толку. Она содержит преимущественно третьесортную литературу отвратительного качества, хоть и якобы религиозного содержания, предназначенную, по-видимому, детям, но не подходящую ни для детей, ни для взрослых. Заключенных следует поощрять к чтению, и они должны получать книги без ограничений, и книги должны быть хорошо подобраны. В настоящее время отбором книг занимается тюремный капеллан.
По нынешним правилам заключенному разрешается видеться с друзьями четыре раза в год по двадцать минут. Это никуда не годится. Свидания должны происходить раз в месяц и быть достаточно продолжительными. Обставлять их следует совершенно не так, как теперь. При существующих порядках заключенного помещают либо в большую железную клетку, либо в деревянную кабинку с маленьким окошком, затянутым проволочной сеткой, сквозь которое он может смотреть наружу. Его друзей сажают в такую же клетку, отстоящую от первой на три-четыре фута; двое надзирателей, стоящие в проходе, слушают разговор и могут прервать его в любую минуту. Я предлагаю разрешить заключенному встречаться с родными и друзьями в особой комнате. Теперешний издевательский порядок следует немедленно отменить. Свидание с родными и друзьями означает ныне для заключенного новое унижение и тяжкое переживание. Многие, желая избежать этой пытки, вовсе отказываются от свиданий. И это меня не удивляет. Когда заключенный встречается с адвокатом, они разговаривают в комнате со стеклянной дверью, за которой стоит надзиратель. Почему же свидание с женой, детьми, родителями, друзьями происходит иначе? Быть выставленным, подобно обезьяне в зверинце, перед самыми дорогими тебе людьми, — значит подвергнуться бессмысленному и жестокому оскорблению.
Каждый заключенный должен иметь право по меньшей мере раз в месяц отправлять и получать письма. Ныне же он может написать только четыре письма в год. Этого совершенно недостаточно. Одна из трагедий тюремной жизни состоит в том, что она обращает человеческое сердце в камень. Чувство человека к другому человеку, как и все другие чувства, нуждается в пище. Его ничего не стоит уморить голодом. Четыре раза в год по короткому письму — этого слишком мало, чтобы оставались живы человеческие привязанности, которые одни и делают душу восприимчивой к прекрасным и добрым влияниям, способным возродить изломанную и перекореженную жизнь.
Нужно запретить тюремным властям подвергать арестантские письма цензуре. Сейчас, если заключенный жалуется близким на тюремные порядки, эту часть письма вырезают ножницами. Если во время свидания он высказывает такие жалобы друзьям сквозь прутья клетки или сквозь окошко деревянной кабинки, надзиратели свирепеют и принимаются наказывать его каждую неделю вплоть до следующего свидания; за это время, как считается, арестант должен стать умнее (или, лучше сказать, хитрее), что и происходит. Это один из немногих уроков, которые дает человеку тюрьма. К счастью, другие уроки подчас бывают исполнены более высокого смысла.
Если мне будет позволено задержать Ваше внимание еще немного долее, я хочу сказать еще об одном. В передовой статье Вы высказали мысль, что тюремный капеллан не должен выполнять никаких обязанностей за пределами тюрьмы. Но это дело десятое. Тюремные капелланы — люди совершенно бесполезные. Как правило, они исполнены добрых намерений и при этом неимоверно глупы. Заключенным от них помощи никакой. Примерно раз в полтора месяца в двери камеры поворачивается ключ, и входит капеллан. Заключенный, разумеется, стоит навытяжку. Пастор спрашивает, читал ли он Библию. Следует положительный или отрицательный ответ. Капеллан произносит несколько цитат, после чего уходит и запирает дверь. Иногда он оставляет душеспасительную брошюрку.
Вот кому действительно не следует разрешать работать на стороне — это тюремным врачам. В настоящее время они по большей части, если не всегда, имеют обширную частную практику и принимают больных в других местах. Вследствие этого здоровью заключенных не уделяется никакого внимания и за санитарными условиями в тюрьме никто не следит. Всю жизнь, с самого детства, я почитаю профессию врача самой гуманной профессией в обществе. Но для тюремных врачей приходится сделать исключение. Насколько я могу судить по личному опыту, приобретенному в госпитале и других местах, это люди чрезвычайно грубые и жестокие, совершенно равнодушные к здоровью заключенных и к их нуждам. Если запретить тюремным врачам частную практику, им волей-неволей придется уделять хоть какое-то внимание здоровью людей, вверенных их попечению, и санитарным условиям их жизни.
В настоящем письме я попытался наметить некоторые из реформ, необходимых нашей исправительной системе. Реформы эти просты, практичны и гуманны. Разумеется, это только начало. Но начало должно быть положено именно сейчас, и для этого необходимо сильное давление общественного мнения, которое Ваша влиятельная газета выражает и формирует.
Но чтобы даже эти первые шаги были действенны, предстоит многое сделать. И в первую очередь самое, вероятно, трудное: научить начальников тюрем человечности, надзирателей — цивилизованности, капелланов — учению Христа. Остаюсь и проч.
Автор «Баллады Редингской тюрьмы».
Комментарии
Настоящее письмо было помещено в «Дейли кроникл» 24 марта под заголовком: «Не читайте этого, если хотите сегодня оставаться счастливыми». Именно в это время в Палате общин проходили дебаты по второму чтению тюремного законодательства. Многие из содержащихся в письме Уайльда предложений по улучшению условий жизни заключенных были внесены в обнародованный в августе «Акт о тюрьмах».
2015– © «Оскар Уайльд»