Оскар Уайльд. Душа человека при социализме (читать онлайн)
The Soul of Man under Socialism - Душа человека при социализме
Главное преимущество установления социализма - без сомнения тот факт, что социализм освободит нас от порочной необходимости жить для других, которая в наше время так сильно довлеет над каждым.
Время от времени по ходу истории появляются великие люди, такие как ученый Дарвин, поэт Китс, утонченный критик Ренан или мастер прозы Флобер, - которым удается изолировать себя от назойливого соседства окружающих, быть "под опекой стены" по выражению Платона, и таким образом реализовать совершенство сокрытое у себя внутри, к своей несравненной радости и долгой радости всего остального человечества.
Они, к сожалению, исключения. Большинство людей разрушают свою жизнь из-за нездорового и чрезмерного альтруизма - принуждены по сути разрушать свою жизнь. Они окружены бедностью, безобразием, голодом. И они неизбежно глубоко это чувствуют. Эмоции человека сильнее подвержены воздействию, чем его ум; и как я уже указывал некоторое время назад, намного легче симпатизировать страдающему, чем симпатизировать чьей-либо мысли. Соответственно, люди со всей серьёзностью и всем сердцем настроены на то, чтобы вылечить, смягчить то зло, которое видят перед собой. Но их лекарства не вылечивают болезнь - они только продлевают её. На самом же деле, их лекарства есть часть самой болезни.
Они пытаются решить проблему бедности, например, поддерживая самих бедных, или в случае особой просвещенности, развлекая их.
Но это не решение проблемы - это усугубление трудностей. Настоящим средством была бы попытка перестроить общество на такой основе, что сама бедность была бы невозможна. А все альтруистические порывы только предупреждают достижение этой цели. Так же, как самыми худшими рабовладельцами были те, кто был добрым к своим рабам и таким образом отвлекал рабов от осознания ужаса своего положения, так и в теперешней Англии люди, причиняющие наибольший вред, это те, кто старается делать только добро; наконец мы видим людей, которые действительно взялись за дело и понимают жизнь — образованных людей Ист-Энда, которые требуют, чтобы общество сдерживало свои альтруистические порывы милосердия, благотворительности и т.п. Они поступают так по той причине, что милосердие приводит к деградации и деморализует. И они совершенно правы. Милосердие влечет за собой много грехов.
Следует ещё сказать вот что. Совершенно аморально использовать частную собственность для облегчения ужасных последствий, которые влечет за собой институт частной собственности. Это аморально и несправедливо.
При социализме всё, конечно же, изменится. Больше не будет людей в зловонных трущобах, одетых в рваные тряпки, не будет больных изголодавшихся детей. Надежность общественных отношений не будет зависеть от погоды, как это происходит сейчас. Если ударит мороз, мы не будем иметь сотни тысяч безработных, слоняющихся по улицам или просящих милостыню у соседей, или толпящихся у дверей ночлежек ради куска хлеба и грязного пристанища на ночь. Каждый член общества будет разделять достояние и счастье всего общества, и если придет мороз, от этого никто не пострадает.
С другой стороны, социализм сам по себе будет большой ценностью, потому что он приведет к индивидуализму.
Социализм, коммунизм, или как бы мы его ни называли, превращая частную собственность в общественное богатство и заменяя соревнование сотрудничеством, превратит общество в здоровую организацию и обеспечит материальный достаток каждому члену общества. По сути, он обеспечит Жизни настоящую основу и окружение. Но для развития и совершенства жизни требуется нечто большее. Требуется индивидуализм. Если социализм авторитарный, если правительства вооружены экономической властью так же, как сейчас политической, если, короче, мы будем иметь Индустриальную Тиранию, то тогда человеческое существование в последнем случае будет хуже, чем в предыдущем. В настоящее время вследствие частной собственности множество людей в состоянии развить лишь ограниченный индивидуализм. У них или нет необходимости зарабатывать на жизнь или есть возможность выбирать ту сферу деятельности, которая им по душе и доставляет истинное удовольствие. Это поэты, философы, люди науки - словом, настоящие люди, люди, которые реализовали свою сущность и в которых все человечество находит частичную реализацию. С другой стороны, большинство людей, не имеющих частной собственности и находящихся всегда на краю голода, вынуждены выполнять скотскую работу, работу, которая им не по душе и которую они выполняют под диктатом бессмысленной тирании нужды. Это - бедные; и среди них нет изящных манер, изысканной речи, цивилизованности, культуры, утонченных удовольствий, радости жизни. Благодаря их коллективной силе человечество много приобретает в материальном отношении, но именно один материальный выигрыш идет в счет - до бедного же человека никому нет абсолютно никакого дела. Он - только бесконечно малый атом этой силы, которая не видит и топчет его, или предпочитает растоптать в случае, если он не слишком ей послушен.
Надо отметить, что индивидуализм, созданный в условиях частной собственности, не всегда имеет достойное лицо, а у бедных, несмотря на отсутствие культуры и манер, могут быть свои достоинства. Оба этих замечания совершенно справедливы.
Обладание частной собственностью часто ужасно деморализует, и это, конечно, она из причин, почему социализм хочет от неё освободиться. По существу, собственность вообще это обуза. Несколько лет назад люди утверждали, что собственность влечет за собой обязательства. Они говорили это так часто и надоедливо, что, наконец, и Церковь начала повторять. Сейчас это можно услышать с любой кафедры. И это чистейшая правда. Собственность не только несет за собой обязательства, но их оказывается так много, что обладание ими в большой степени - скучное занятие. Она требует бесконечного внимания, бесконечного беспокойства. Если бы собственность приводила к простым удовольствиям, мы могли бы ещё ее терпеть, но обязательства делают её невыносимой. В интересах богачей мы должны освободиться от неё.
С достоинствами бедных мы можем безусловно согласиться, но еще в большей степени мы жалеем их. Нам часто говорят, что бедные благодарны за милосердие. Некоторые из них безусловно -да, но лучшие среди бедных - нет. Они неблагодарны, недовольны, непослушны и мятежны. И они совершенно правы. Милосердие они считают неуклюжей попыткой возместить ущербность своего существования сентиментальным откупом, обычно сопровождаемым наглым вмешательством в их личную жизнь. Почему они должны благодарить за эти крохи, падающие со стола богачей? Они начинают понимать, что должны сидеть за общим столом. Что касается недовольства, то человек, соглашающийся с таким окружением и таким низким уровнем жизни, по-моему, совершеннейшее животное. Непослушание в глазах тех, кто знает историю, - неотъемлемое богатство человека. Именно через него происходит прогресс человечества, через непослушание и мятеж. Иногда бедных превозносят за их бережливость. Но рекомендовать бедному бережливость - издевательство. Это всё равно, что советовать голодающему есть меньше. Для городского или сельского труженика бережливость будет совершенно аморальна.
Человек не должен показывать, что он может жить как плохо ухоженное животное. Он должен противиться этому или красть. Что касается милостыни, то безопаснее её просить, чем брать, но достойнее брать, чем просить. Нет, бедняк, который неблагодарен, нескуп, недоволен и мятежен, по всей вероятности, настоящая личность со многими достоинствами. В любом случае, он - здоровый протест. А насчет добродетельных бедных, то их можно, конечно, жалеть, но вряд ли можно ими восхищаться. Они заключили сделку с врагом и продали своё право первородства за чечевичную похлёбку. Я вполне могу понять человека, принимающего частную собственность, и признать его накопления до тех пор, пока он в этих условиях ведёт интеллектуальную и достойную жизнь. Но мне кажется совершенно невероятным, как человек, чья жизнь испорчена, может соглашаться с законами своего существования.
Тем не менее, объяснение этому найти нетрудно. Нужда и нищета парализует природу человека, он деградирует, и класс бедняков не сознает того, что страдает. Им нужна подсказка, но они часто ей не верят. То, что говорят работодатели об агитаторах, сущая правда. Агитаторы - это во всё вмешивающийся, надоедливый народ, который пробирается в довольную часть общества и сеет там семена недовольства. Вот почему агитаторы совершенно необходимы. Без них в нашем неполноценном обществе не было бы продвижения вперед. Рабство было отменено в Америке не в результате каких-либо действий со стороны рабов или их желания освободиться. Оно было отменено в результате в высшей степени нелегального поведения некоторых агитаторов в Бостоне и других городах, которые не были ни рабами, ни владельцами рабов. Это были, конечно же, аболиционисты, поднявшие высоко знамя борьбы. И любопытно заметить, что от рабов они не получили не только помощи, но даже симпатии. Когда в конце войны за отмену рабства рабы оказались на воле, они стали настолько свободны, что умирали с голоду, горько оплакивая свою новую участь. Для мыслящего человека самым трагическим фактом во всей французской революции было не убийство королевы Марии Антуанетты, а то, что голодающий крестьянин шел умирать за феодализм.
Теперь должно быть ясно, что никакой авторитарный социализм не пройдет. Потому что, если при существующей системе всё же существует большое число людей с определенной долей свободы для выражения и счастья, то при индустриально-барачной системе, т.е. при системе экономической тирании, напротив, никто не сможет иметь пусть даже неполной свободы. Можно сожалеть, что часть нашего общества находится практически в рабстве, по предлагать решение проблемы, порабощая всё общество - наивно. Каждый человек должен быть оставлен в покое для выбора работы по душе. Никакая форма насилия не должна применяться к нему. Если же его заставляют работать, то, во-первых, работа не будет ему по душе, и, во-вторых, она будет плохо выполнена и, следовательно, не годится для других. От неё никому не будет проку. А под работой я подразумеваю любой вид деятельности.
Я не думаю, что какой-нибудь социалист сейчас будет серьёзно предлагать инспектора, будящего по утрам людей и следящего за выполнением работы в течение 8 часов. Человечество уже прошло этот этап и избегает такой системы, при которой людей в произвольной манере рассматривают как потенциальных преступников. Но я должен признаться, что многие из социалистических воззрений, с которыми я знаком, кажутся мне подпорченными идеями автократии, если не принуждения. Конечно же, автократия и принуждение не должны иметь место. Все ассоциации должны быть совершенно добровольны. Только в добровольных ассоциациях человек достойно проявляет себя.
Однако можно спросить, как индивидуализм, который сейчас более или менее зависим от частной собственности, извлечет пользу от её уничтожения. Ответ очень прост. Верно, что при существующих условиях некоторые люди, имеющие частный капитал, такие как Байрон, Шелли, Браунинг, Гюго, Бодлер и др. могли раскрыть свою личность более или менее полно. Но ни один из них не работал ни дня внаём. Они были освобождены от бедности. У них было огромное преимущество. Вопрос в том, было бы хорошо для индивидуализма, если бы это преимущество было отобрано. Давайте предположим, что оно отобрано. Что тогда случится с индивидуализмом? Как он от этого выиграет? Вот как.
В новых условиях индивидуализм будет намного свободнее, намного благороднее, намного интенсивнее, чем он есть сейчас. Я не говорю о великих поэтах, реализовавших индивидуализм, упоминавшихся ранее, я говорю о великом скрытом и потенциальном индивидуализме всего Человечества. Потому что признание частной собственности нанесло вред индивидуализму и обезличило его, спутав человека с тем, чем он владеет. Оно увело индивидуализм в сторону. Оно сделало доход, а не совершенство своей целью. И человек решил, что важно ИМЕТЬ, в то время, как важно БЫТЬ. Истинное совершенство человека заключено не в том, что он имеет, а в нем самом. Частная собственность разрушила настоящий и установила фальшивый индивидуализм. Она лишила часть общества индивидуализма, заставив её голодать. Она лишила другую часть общества индивидуализма, направив её по ложному пути и обременив её капиталом. Действительно, личность человека настолько было заменена его имуществом, что английский закон всегда намного строже рассматривал покушение на имущество, чем на личность. Имущество по-прежнему является мерой, по которой судят о человеке. В обществе, подобно нашему, где собственность дарует отличие, социальное положение, честь, уважение, титулы и другие приятные вещи, человек, будучи честолюбивым по природе, ставит своей целью приобретение этой собственности. Он утомительно и бесконечно накапливает её, теряя силы и не видя, что у него уже больше средств, чем ему необходимо, чем даже он может воспользоваться. Человек доводит себя до смерти от чрезмерной работы и этому вряд ли стоит удивляться, учитывая какие преимущества несет заработанная частная собственность. Остается пожалеть, что общество создано на такой основе, что человек втянут в узкие рамки, в которых не может свободно развивать то удивительное и прекрасное, что скрыто в нем, в которых не может ощущать радость жизни. Кроме того, в этих условиях он чувствует себя небезопасно. Чрезвычайно богатый торговец может быть (и часто есть) в любой момент зависим от множества вещей. Если ветер подует сильнее или погода вдруг изменится, или случится какая-нибудь другая тривиальная вещь, он может разориться и потерять общественное положение. Должно быть иначе. Никто не вправе наносить вред человеку, кроме него самого. Никто не вправе его разорить. Все его достояние — это он сам. Всё, что вне его, не должно иметь значения. С отменой частной собственности мы будем иметь настоящий, здоровый индивидуализм. Никто не будет тратить свою жизнь на приобретение вещей или символов. Человек будет жить. Жить- самая удивительная вещь на земле. Большинство же людей существует и это всё.
Я спрашиваю себя, могла ли личность полностью выразить себя до сих пор, исключая воображаемую область искусства. Цезарь, говорит Моммзен, был совершенен. Но как трагически уязвив был Цезарь! Где бы ни был человек, обладающий властью, всегда найдется человек ей противостоящий. Цезарь был совершенен, но его совершенство выбрало слишком опасный путь. Марк Аврелий был совершенен, говорит Ренан. Да, великий император был совершенным человеком. Но как невыносимы были бесконечные претензии к нему! Он спотыкался под тяжёлой ношей империи. Он сознавал, как тяжело одному человеку нести такой титанический груз. Под совершенным человеком я понимаю такого человека, который развивается в совершенных условиях, кто не ущемлен, не расстроен, не искалечен, не испуган. Большинство личностей были обречены на восстание. Половина их энергии ушла на трение. Личность Байрона, например, была израсходована в борьбе с глупостью, лицемерием и мещанством англичан. Такая борьба не всегда увеличивает силы, она часто увеличивает слабость. Байрон не смог дать нам всего того, что мог бы. Шелли повезло больше. Как и Байрон, он бежал из Англии при первой же возможности. Но он не был так хорошо известен. Если бы англичане поняли, какой он великий поэт, они набросились бы на него и сделали бы жизнь его невыносимой. Но он не был выдающейся фигурой в обществе и в результате в определенной степени спасся. Но и у Шелли нота восстания звучит громко. Нотой совершенной личности будет не восстание, а покой.
Было бы замечательно - увидеть настоящую личность. Она будет расти естественно и просто, как цветок или как дерево. Она не будет звучать диссонансом. Она не будет спорить или пререкаться. Она не будет ничего доказывать. Она будет знать всё, но не будет перегружать себя знанием. Она будет мудрой. Её цена не будет измеряться материальными ценностями. У неё ничего не будет. И всё-таки будет всё, и что бы у неё ни отнимали, она будет всё так же богата. Она не будет вмешиваться в чужие дела или настаивать на том, чтобы все были на неё похожи. Она будет любить других, потому что они будут другие. Она будет всем помогать как помогают нам прекрасные вещи только тем, что существуют. Личность человека будет удивительна. Она будет так же удивительна, как личность ребёнка.
В своем развитии ей поможет христианство, если люди захотят этого; если нет - она будет развиваться не менее уверенно. Она не будет расстраиваться, заглядывая в прошлое, или заботиться о будущем. Она не будет принимать никаких законов, кроме своих собственных, никакой власти, кроме своей собственной. И всё-же, она будет любить тех, кто стремится к ней, и говорить часто о них. И таким был Христос!
"Познай себя!" - было записано на входе в античный мир. На входе в новый мир будет написано: "Будь собой!" В этом секрет Христа.
Когда Христос говорит о бедных, он просто имеет в виду личности. Точно так же, когда он говорит о богатых, он просто говорит о людях, которые не развили свою личность. Иисус жил в обществе, в котором разрешалось накопление частной собственности, как и у нас. Но в его проповедях нет ни слова о том, что человек, голодающий или в лохмотьях, имеет преимущества перед человеком, живущим в здоровых, приличных условиях. Такая точка зрения оказывается ложной во многих случаях, тем более она ложна сейчас в Англии. Дело в том, что чем севернее страна, тем больше человек нуждается в материальных жизненно необходимых вещах. В нашем, значительно более сложном обществе, полюсы роскоши и нищеты намного превосходят античный мир. Но Иисус имел в виду вот что. Он сказал, обращаясь к человеку: " У тебя замечательная личность. Развивай её. Будь самим собой. Не воображай, что твоё совершенство заключается в приобретении или обладании внешними вещами. Твоя красота в тебе. Если только ты это поймешь, ты не захочешь богатства. Обычное богатство можно украсть. Настоящее богатство никогда. В сокровищнице твоей души хранятся бес-конечно ценные вещи, которые нельзя отобрать. Поэтому сделай свою жизнь такой, чтобы внешние вещи тебя не задевали. Старайся освободиться от частной собственности. Она требует постоянных корыстных мыслей, бесконечного предпринимательства, тщетных усилий. Частная собственность препятствует индивидуализму со всех сторон. Следует заметить, что Иисус никогда не говорил, что нищие обязательно добродетельны, а богатые обязательно плохи. Это не было бы истиной. Богатые люди как класс лучше нищих, они более нравственны, интеллектуальны, воспитаны. Единственный класс в обществе, думающий о деньгах больше, чем богатые - бедняки. Им больше просто не о чем думать. В этом горе бедняков, и Иисус говорит о том, что человек достигает совершенства не посредством того, что имеет и даже не посредством того, что делает, а благодаря тому, ЧТО он собой представляет. Так, богатый юноша, пришедший к Христу, оказывается вполне честным гражданином, не нарушившим ни один закон, ни одну заповедь. Он уважаем в обычном смысле этого необычного слова. И Иисус, обращаясь к нему, говорит: "Ты должен избавиться от частной собственности. Она мешает тебе понять своё совершенство. Это обуза для тебя. Это бремя. Твоя личность не нуждается в ней. Себя и свои желания ты найдешь внутри, а не вне себя". Своим друзьям он говорит то же самое. Он советует им быть самими собой и не расстраиваться вечно по пустякам. Какое значение имеет всё остальное? Человек закончен в себе. Зачем искать что-то в мире, который не согласен с Вами? Несогласие неизбежно. Мир ненавидит индивидуализм. Но это не должно Вас беспокоить. Вы должны быть спокойны и уверены в себе. Если у Вас забирают пальто, отдайте костюм, чтобы показать, что материальные вещи для Вас неважны. Если люди будут ругать Вас, не отвечайте им тем же. То, что люди говорят о человеке, не изменит его. Он останется тем, кем есть. Общественное мнение не имеет никакого значения. Если к Вам применят насилие, не отвечайте насилием. Это означало бы опуститься до такого же низкого уровня. В конце концов, даже в тюрьме человек может быть свободен. Его душа может быть свободна. Его личность не задета. И что самое главное, Вы не должны вмешиваться в жизнь других людей или их осуждать. Личность — загадочная вещь. Человек не может оцениваться по одним своим поступкам. Он может выполнять законы и всё же быть ничтожным. Он может нарушать законы и быть прекрасным. Он может быть плох, не делая ничего плохого. Он может грешить против общества, но благодаря этому обрести своё совершенство.
В Евангелии описывается следующий случай. Женщина была уличена в измене своему мужу. Мы не знаем историю её любви, но знаем, что любовь была огромна. Иисус сказал, что грех ей прощается, но не потому, что она сожалеет о содеянном, а потому, что любовь её сильна и прекрасна. Позже, незадолго до своей смерти, когда он сидел за праздничным столом, вошла женщина и вылила ему на волосы дорогие духи. Его друзья поспешили её увести, браня её за то, что она потратила деньги на покупку дорогих духов, а не на благотворительные нужды. Но Иисус был другого мнения. Он указал, что материальные нужды человека безусловно велики, но что его духовные потребности еще важнее и что в один прекрасный день личность вправе выбирать свой собственный способ выражения для достижения совершенства. Мир поклоняется этой женщине и поныне.
Да, индивидуализм предполагает многое. Например, социализм разрушает семью. С уничтожением частной собственности, брак в настоящей форме должен исчезнуть. Это - часть программы. Индивидуализм сделает новый брак чудесным. Отменяя легальные ограничения, он делает его свободным, что способствует более полному развитию личности и делает любовь мужчины и женщины ещё прекрасней, ещё благородней, Иисус это знал. Он отверг требования семейной жизни, хотя они существовали в его дни в очень явной форме. Кто моя мать? Кто мои братья? - говорил он, когда ему объявили, что они хотят с ним говорить. Когда один из его сопровождавших попросил отлучиться и похоронить отца, "Пусть мертвые хоронят мертвых" - таков был ужасный ответ. Он не мог допустить никакого насилия над личностью, даже, если оно проявлялось в виде сыновьего долга.
Итак, тот, кто последует Христу, будет совершенен и обретет самого себя. Он может быть великим поэтом, или великим ученым, молодым студентом университета или тем, кто пасет овец на лугу, или пишет стихи как Шекспир, или думает о Боге как Спиноза, или ребенком, играющим в саду, или рыбаком, забрасывающим сеть в море. Не имеет значения, кто он, если он реализует свое совершенство души, сокрытое внутри. Все подражания в жизни - ошибка. По улицам Иерусалима в настоящее время тащится сумасшедший с деревянным крестом на плечах. Это символ жизней, погубленных подражанием.
Отец Дамиен был подобен Христу, когда решил жить с прокаженными, поскольку, служа им, полностью раскрыл все лучшее, что было в нем. Но он не был более подобен Христу, чем Вагнер, который раскрыл душу в музыке, или Шелли, который раскрыл душу в песне. Нет людей одного типа. Совершенств столько же, сколько и несовершенных людей.
Естественным результатом установления социализма будет отказ Государства от всякого правления. Оно должно отказаться, ибо один мудрый человек сказал много веков перед Христом, что «есть способ оставить человечество в покое, нет способа управлять им». Все типы правления ошибочны. Деспотизм несправедлив для каждого члена общества, включая и самого деспота, который, возможно, был создан для лучшего. Олигархии несправедливы для большинства, охлократии несправедливы для немногих. Большие надежды однажды возлагались на демократию. Но демократия означает лишь дубинку, практикуемую людьми во имя людей. Это стало ясным. Но все же, это достижение велико, т.к. любая власть унижает людей. Она унижает тех, кто её представляет и тех, по отношению к которым она применяется. Когда власть сопровождается жестокостью и насилием, она дает положительный эффект, рождая или по крайней мере вызывая дух восстания и индивидуализм, который её должен убить. Когда же она используется с определенной степенью доброты и сопровождается призами и наградами, она ужасно деморализует. Люди в этом случае меньше сознают давление, оказываемое на них государством и живут в унизительном комфорте, как прирученные животные, не понимая, что они думают чужие мысли, живут по чужим стандартам, носят то, что можно назвать поношенной одеждой и не осознают себя. Тот, кто хочет освободиться - говорит мудрец - не должен уступать. А власть, подкупая убеждения людей, вызывает у нас сытое варварство.
Без власти исчезнет и наказание. Это будет великим достижением, действительно бесценного значения. Читая историю не в выхолощенных школьных учебниках, а оригинальных авторов разных времен, становится тошно не от преступлений, совершенных уголовниками, а от наказаний, наложенных праведниками. Общество бесконечно больше развращается привычным применением наказаний, чем случайными преступлениями. Становится очевидным, что чем больше применяется наказаний, тем больше совершается преступлений; современное законодательство это понимает и уменьшает наказание настолько, насколько оно считает возможным. Там, где наказания смягчены, результат чрезвычайно положительный. Чем меньше наказание, тем меньше преступлений. Когда не будет наказаний, преступления или исчезнут, или будут рассматриваться врачами как весьма тяжелая форма психического расстройства, вылечиваемая лекарствами и добротой. Голод - а не грех - источник преступлений. Вот почему наши уголовники как класс абсолютно неинтересны с психологической точки зрения. Они не похожи на макбетов и вотринов. Они - это пример того, что стало бы с простыми, обыкновенными, уважаемыми людьми в случае недостатка еды. Вместе с отменой частной собственности отпадет необходимость в преступлении, и оно исчезнет. Конечно, не все преступления направлены против собственности, хотя именно эти преступления английский закон преследует с максимальной жестокостью (оценивая человека по тому, что он имеет). Преступление может быть не против собственности как таковой, а от нищеты, ярости и депрессии, порожденных системой, построенной на частной собственности и, следовательно, когда система будет устранена, эти преступления исчезнут. Если каждый член общества имеет достаточно необходимых средств и оставлен в покое соседом, у него пропадает интерес вмешиваться в чью-либо жизнь. Ревность, будучи чрезвычайно сильным источником преступлений в современном мире, тесно связана с понятием собственности и с приходом социализма отомрет. Замечательно, что в коммунистических первобытных племенах ревность совершенно не известна.
Предположим, государство не будет управлять страной. Спрашивается, что оно тогда будет делать? Государство будет представлять собой свободную ассоциацию, занятую улучшением организации труда, производителем и распределителем материальных благ. Государство производит то, что полезно. Личность - то, что прекрасно. Поскольку я упомянул о труде, не могу не заметить, что сейчас много чепухи говорится и пишется по поводу достоинства ручного труда. Ничего достойного в ручном труде нет, более того, в большинстве случаев он унизителен для человека. Вообще, для человека является моральным оскорблением выполнять то, в чем он не находит удовольствия и многие формы труда являются таковыми. Подметать грязные улицы в течение 8 часов на пронизывающем ветру - отвратительное занятие. Подметать их с достоинством кажется невероятным. Подметать с радостью - ужасным. Человек создан для более достойной работы, чем убирать грязь. Всю работу подобного рода должны выполнять машины.
И у меня нет сомнений, что так и будет. До настоящего времени человек в определенной степени являлся рабом машин и есть нечто трагическое в том, что как только машины были изобретены, он начал голодать. Это, конечно же, является следствием нашей собственнической системы и конкуренции. Один человек владеет машиной, заменяющей 500 рабочих. 500 человек, следовательно, выброшены на улицу и от голода начинают красть. Один единственный человек владеет машиной и имеет в 500 раз более того, что он должен иметь и что, вероятно, еще важнее, намного больше того, в чем он действительно нуждается. Если бы эта машина была общественной собственностью, каждый мог бы рассчитывать на доход. Это было бы огромным достижением для общества. Весь малоинтеллектуальный, монотонный, тяжелый труд, труд в отвратительных условиях, должен выполняться машинами. Машины должны работать в угольных шахтах и выполнять санитарные функции, кочегарить на пароходах и чистить улицы, развозить письма в дождливые дни, делать утомительную и неприятную работу.
В настоящее время машины конкурируют с людьми. В новых условиях машины будут служить людям. Нет сомнений, что в этом лежит будущее машин; и точно так же, как растут деревья, а сельский житель спит, человечество будет развлекать себя или наслаждаться утонченным досугом, который является высшим предназначением человека, а не труд, или создавать прекрасные вещи, или читать прекрасные книги, или просто с изумлением и восторгом изучать мир, - машины же будут выполнять всю необходимую и неприятную работу. Дело в том, что для цивилизации требуются рабы. И древние греки были абсолютно правы. До тех пор, пока нет рабов, выполняющих неприятную, утомительную, неинтересную работу, занятие культурой или наукой становится почти невозможным. Человеческое рабство порочное, ненадежное, унизительное. Будущее мира зависит от механического рабства - рабства машин. И когда ученые перестанут ходить в нищий Ист-Энд, распространяя плохой какао и грубые одеяла среди голодающих, они займутся восхитительным делом - созданием чудесных вещей для собственной радости и радости окружающих. В каждом городе будет запасаться большое количество энергии, а если надо и в каждом доме, и эту энергию человек по своему желанию сможет превращать в тепло, свет или движение, сообразно своим потребностям. Это утопия? Но карта мира, на которой не найдется места для утопии не стоит даже того, чтобы на неё смотрели. Это единственная страна, подходящая для человечества. А когда человечество обоснуется в ней, оно будет искать лучшего и если найдет, опять отправится в путь. Прогресс - это реализация утопий.
Я уже говорил, что общество с помощью машин будет обеспечиваться всем необходимым, а прекрасными вещами займется личность. Это не только необходимо, это единственно возможный путь. Личность, вынуждаемая производить вещи для других, не будет работать с интересом и, следовательно, не сможет воплотить в своей работе то лучшее, что скрыто в ней С другой стороны, когда общество или его влиятельная часть, или правительство всякого рода, пытаются диктовать художнику, что ему делать, искусство или полностью вымирает или становится стереотипным, или деградирует в низкопробное и недостойное ремесленничество. Произведение искусства - это уникальный результат уникальной личности. Его красота происходит из того, что собой представляет автор. Оно не имеет никакого отношения к тому, чего хотят другие люди. Действительно, в тот момент, когда художник обращается к потребностям других и пытается их удовлетворить, он перестает быть художником, становится развлекающим ремесленником, честным или нечестным торговцем. Он не имеет больше права называться художником. Искусство - это наиболее яркое проявление индивидуализма, которое только знает мир. Осмелюсь утверждать, что это единственно истинное проявление индивидуализма. Преступление, которое при определенных условиях может рассматриваться как проявление индивидуализма, задевает других людей. Но без вмешательства со стороны, только по своей воле художник может создать прекрасный образ и если он не делает этого единственно ради своего удовольствия, он - не художник.
Следует отметить, что к искусству как мощному проявлению индивидуализма, публика постоянно пытается применить власть. Это одновременно аморально и смешно, преступно и достойно сожаления. Но это не совсем её вина. Публика всегда, в каждую эпоху плохо воспитывалась. Она всегда требовала популярности искусства, стремилась удовлетворить свои вкусы, преувеличивая своё тщеславие. Она требовала, чтобы искусство говорило ей то, что она уже слышала, показывала ей то, что она уже видела, развлекала её после сытного обеда и отвлекала от её собственных глупых мыслей. Искусству никогда не следует стремиться к популярности. Напротив, публика должна стремиться быть артистичной. В этом их большое отличие. Если бы ученому сказали, что результаты его экспериментов и выводы, к которым он пришел, должны быть такого свойства, чтобы не будоражить известные понятия, не нарушать известные предрассудки и не задевать чувства тех, кто ничего не смыслит в науке; если бы философу сказали, что у него есть совершеннейшее право рассуждать о высшей материи при условии, что он придет к тем же выводам, что и те, кто вообще ни о чем не думает, то, наверное, и ученый, и философ сильно бы удивились. И тем не менее, философия и наука подвергаются грубому общественному контролю, подвластны "верхушке", состоящей либо из невежд, либо из жаждущих власти представителей духовных и правящих классов. Конечно, мы в значительной мере пресекли попытки со стороны общественного мнения, церкви, и правительства вмешиваться в индивидуализм мысли, но попытка помешать индивидуализму в искусстве продолжается. В действительности она не просто продолжается, она становится агрессивной, жестокой и вредной.
Я не буду развивать свою мысль относительно Библии, так как здесь встают проблемы духа.
Но в случае Шекспира совершенно ясно, что публика действительно не видит ни красоты, ни недостатков в его пьесах. Если бы она видела красоту, она не возражала бы против развития драмы. На самом деле, публика использует классиков как средство для оценки прогресса в Искусстве. Она сводит классиков к авторитетам. Она использует их в качестве дубинки против свободного выражения Красоты в новых формах. Публика всегда спрашивает писателя, почему он не пишет как кто-нибудь другой, или художника, почему тот не рисует, как кто-нибудь другой, совершенно выпуская из вида факт, что, если бы каждый из них делал нечто подобное - он перестал бы быть художником. Обновленное представление о Красоте совершенно неприемлемо для публики, и если оно появляется, публика негодует и приводит два глупейших аргумента: что произведение искусства крайне примитивное и крайне аморальное. Мне кажется, я знаю, что публика подразумевает под этими словами. Когда она говорит, что произведение крайне примитивное - это значит художник сказал или сделал прекрасную вещь, обладающую новизной; когда она наклеивает ярлык аморальности - это значит, что вещь не только прекрасна, но и правдива. Первое заявление относится к стилю, второе к самой сути. Характеристика произведению дается весьма туманная, так как толпа всегда использует готовые избитые клише. Наверное, не найдется ни одного стоящего поэта, которому британская публика торжественно не присвоила диплом аморальности. Конечно, публика любит это определение. То, что она объявит Водсворта аморальным поэтом, можно было ожидать. Но то, что она назвала Чарльза Кингсли аморальным романистом — удивительно. Проза Кингсли не самого лучшего качества. Так или иначе, это слово используется при каждом удобном случае. Художник, конечно же, не должен обращать на него внимания. Настоящий художник - это человек, который абсолютно верит в себя, являясь абсолютно самим собой. Если бы в Англии работе художника сразу же давалась высокая оценка в нравственном и интеллектуальном отношениях, у художника должны были бы возникнуть подозрения относительно своего произведения.
Возможно, однако, я недооценил публику, сведя её высказывания к словам "примитивный", "аморальный", "экзотичный" и "нездоровый". Она употребляет еще одно слово - "болезненный". Употребляет не часто. Значение слова настолько очевидно, что публика остерегается его. И все-таки время от времени использует. Конечно же, смешно его применять по отношению к искусству. Болезненность - это больные чувства и мысли. Публика болезненна, т.к. не может ничего выразить как следует, художник никогда таковым не является. Он выражает всё. Он стоит вне своего предмета искусства и производит несравненный художественный эффект. Называть художника «болезненным» только потому что он встречает болезненность в предмете своего творчества, так же глупо, как провозглашать Шекспира сумасшедшим потому, что он написал Короля Лира.
Вообще говоря, художник в Англии кое-что и приобретает в результате нападок. Его индивидуальность укрепляется. Он становится все более самим собой. Конечно, нападки очень грубы, бестактны и унизительны. Но, в конце концов, никакой художник не ждет изысканности от невежд или культуры от недоучек. Вульгарность и глупость - вот два живых примера современной жизни. Естественно, об этом сожалеешь. Но они по-прежнему с нами. Они - предмет для изучения как и все остальное. И будет справедливым заметить, что современные журналисты всегда лично извиняются перед теми, кого они нещадно критиковали публично.
За последние несколько лет еще два эпитета добавились к и так весьма ограниченному словарю нападок на искусство. Одно из них "нездоровый", другое - "экзотичный". Последнее означает всего лишь мгновенную ярость против бессмертной, чарующей и прекрасной орхидеи. Это дань, но дань никому не нужная. Слово "нездоровый", напротив, предполагает анализ. Весьма интересное слово. Настолько интересное, что люди, которые используют, его сами не знают, что оно значит.
Что же все-таки оно значит? Что такое вообще здоровое или нездоровое искусство?
Все определения, касающиеся искусства (предполагая, что их дают сознательно) относятся либо к стилю, либо к самому предмету, либо к обоим вместе. С точки зрения стиля здоровое произведение искусства отличается тем, что стиль отвечает красоте используемого материала, будь он словами или бронзой, краской или слоновой костью, и использует эту красоту для достижения художественного эффекта. С точки зрения предмета, здоровое искусство - это такое искусство, для которого выбор предмета обусловлен темпераментом художника и вытекает непосредственно из него. В итоге, здоровое произведение искусства - это совершенство и личность. Конечно, форма и содержание не могут быть отделены в произведении искусства. Но в целях анализа, отбрасывая общее эстетическое впечатление на минуту, мы можем мысленно отделить их. Нездоровое произведение искусства, с другой стороны, - это работа, стиль которой избит, а предмет выбран произвольно. И не потому, что художнику это нравится, а потому что он думает, что публика ему заплатит. Фактически, "популярный", "здоровый" по мнению публики роман, - всегда нездоровая продукция и наоборот.
В Англии лучше всего сохраняются искусства, которыми публика не интересуется. Поэзия являет собой пример такого искусства. В Англии имеются образцы отличной поэзии, потому что публика её не читает и, следовательно, на неё не влияет. Публика может задевать поэтов, потому что они обладают индивидуальностью, но задев их, она оставляет их в покое. Если взять роман или драму, т.е. виды искусства, где публика проявляет интерес, результат её влияния поистине смехотворен. Ни в одной стране нет таких скверных, таких нудных романов, таких глупых и вульгарных пьес, как в Англии. Это легко объяснить. Стандарт публики таков, что ни один художник не в состоянии приспособиться. Одновременно легко и сложно быть популярным романистом. Легко, потому что требования публики в отношении сюжета, стиля, психологии, жизнеописания или литературного жанра отвечают самому низкому уровню и неразвитому воображению. Трудно, потому что удовлетворить этим требованиям - значит восстать против своих чувств, писать не ради артистического удовольствия, а ради умиления полуобразованных людей и, следовательно, подавлять свой индивидуализм, забыть о своей культуре, разрушить свой стиль и предать все ценное, что есть у художника. В драматическом искусстве дело обстоит несколько лучше: театральная публика любит очевидные вещи, но не любит скучных вещей. Поэтому бурлеск и фарс, наиболее популярные жанры комедии, остались отличительной формой искусства. В этом направлении художнику предоставляется полная свобода. Когда же речь заходит о высшей драматургической форме, результат влияния публики налицо. Одну вещь публика не любит - новизну. Любая попытка расширить смысл наталкивается на сопротивление, в то время как прогресс в искусстве в большой степени зависит именно от постоянного расширения его смысла. Публика не любит новизну, потому что боится её. Новизна представляется проявлением Индивидуализма, требованием художника выбирать и общаться с предметом искусства по-своему. И публика совершенно права. Искусство - это Индивидуализм, будоражащая и разрушающая сила. В этом заключается его бесценное значение. Он разбивает стереотипы, рабство привычек, тиранию обыденности и сведение человека к уровню машин.
В искусстве публика принимает прошлое, потому как она не может его изменить, а не потому что она его понимает. Публика проглатывает классиков целиком, не пережевывая и не ощущая вкуса. Она терпит их как нечто неизбежное, и так как не может их запятнать, болтает о них. Может показаться странным (или нет, в зависимости от точки зрения), но такое принятие классиков причиняет большой вред. Я имею ввиду пример некритического восхищения Библией или Шекспиром в Англии.
Нет нужды говорить, что я ни на одно мгновение не жалею о том, что публика и её пресса путают эти слова. Я не вижу, как с их непониманием сущности искусства, они могли бы правильно их употреблять. Я просто указываю на несоответствие, а что касается его происхождения, то объяснение весьма простое.
Оно вытекает из варварского определения власти. Оно вытекает из естественной неспособности общества, обкраденного властью, понять или оценить Индивидуализм. Одним словом, оно происходит из чудовищной и невежественной вещи, называемой общественным мнением, которое более или менее успешно пытается контролировать поступки, бесславно и жестоко в своей попытке контролировать Мысль или Искусство.
Много хорошего можно сказать о физической силе публики и очень мало о её умственной силе. Первое может быть чудесно. Второе, наверное, глупо. Часто говорят, что сила - не аргумент. Однако это полностью зависит от того, что пытаются доказать. Многие из важнейших проблем за последние столетия, такие как монархическое правление в Англии или феодализм во Франции, решались главным образом силой. Ярость революции может сделать публику великолепной на какой-то момент. Но затем публика обнаруживает, что перо сильнее булыжника и может ранить так же сильно. Тогда она бросается к журналисту, приручает, вскармливает его и делает из него изощренного, хорошо оплачиваемого слугу. Обе стороны достойны сожаления. За баррикадой все может быть и благородно и героично. Но что стоит за передовицей кроме предрассудков, глупости и чванства? И когда они соединяются, они ужасно сильны, эта новая власть.
В старое время у людей были орудия для пыток. Теперь у них есть Пресса. Конечно же, это значительный прогресс. Но он по-прежнему деморализует. Кто-то, кажется Бурке, назвал журналистику четвертым сословием. В то время было так, без сомнения. Сейчас же журналистика - единственное сословие. Он проглотил остальные три. Членам Палаты лордов, эпископам и членам Палаты общин нечего сказать. За них говорят журналисты. В Америке президент правит четыре года, а журналисты вечно. К счастью, в Америке, журналисты дошли до крайности своей грубостью и властью. Естественно за этим последовало возрождение протеста.
Люди могут любить или отвергать журналистику, в зависимости от своих предпочтений. Но она более не является действительной силой. Его не принимают всерьез. В Англии журналисты, за исключением нескольких хорошо известных случаев, не достигли таких вершин скотства и поэтому остаются пока влиятельной властью. Тирания, которую журналистика распространяет на личную жизнь людей, кажется мне особенно тяжкой. Факт остается фактом: публика проявляет ненасытный интерес ко всему, за исключением того, что действительно надо знать. Журналисты, сознавая это, с ремесленнической ухваткой удовлетворяют этим запросам.
В древние времена людей, которые подслушивали или подсматривали, прибивали на площадях. Это было ужасно. В настоящее время журналисты прибивают собственные уши к замочной скважине. Это еще хуже. Положение осложняется еще и тем, что наибольший вред причиняют не те журналисты, которые развлекают публику в так называемых светских журналах, а серьёзные, вдумчивые журналисты, торжественно протаскивающие перед глазами публики случаи из частной жизни выдающихся политических деятелей, лидеров политической мысли. Они приглашают публику обсудить какую-нибудь сторону их жизни, проявить власть в этом вопросе, высказать свое мнение, и не только высказать, но и провести его в жизнь, продиктовать партии и стране. Личная жизнь мужчин или женщин не должна выносится на публику. Публике не должно быть дела до неё вообще.
Во Франции дела обстоят получше. Там не разрешается выносить детали, например бракоразводных процессов на обсуждение публики или ради её развлечения. Во Франции действительно ограничивается деятельность журналиста и предоставляется полная свобода художнику. У нас же допускается абсолютная свобода журналисту и ограничивается художник. Мнение английской публики, другими словами, всячески сдерживает и извращает художника, и в то же время поощряет журналиста публиковать сомнительные статьи. Случилось так, что у нас самые серьёзные в мире журналисты и самые недостойные газеты. Я имею в виду принуждение и я не преувеличиваю. Найдутся, возможно, некоторые журналисты, получающие наслаждение от публикаций недостойных вещей, или, которые будучи бедными, ищут скандалов для заработка. Но я уверен, что есть и другие журналисты, люди образованные и воспитанные, ненавидящие подобные публикации и понимающие какой вред они наносят, но публикующиеся только потому, что нездоровая атмосфера, окружающая их, требует потакать вкусам публики и соревноваться с другими журналистами за полное удовлетворение её аппетита. Это очень развращающая позиция для нашего образованного писателя, и я не сомневаюсь, что он это остро чувствует.
Однако давайте оставим эту тяжелую тему и возвратимся к вопросу об общественном контроле над искусством. Я имею в виду то, что общественное мнение диктует художнику его форму, его стиль, его материал. Я уже отмечал, что в Англии сохранились прежде всего те искусства, к которых публика была безразлична. Она интересуется, однако, драмой, определенное развитие которой произошло за последние 10-15 лет, потому что несколько художников отличающихся индивидуальностью отказались принять общественную установку и рассматривать Искусство в сфере спроса и предложения. Обладая замечательной личностью, со свойственной ей темпераментом и необыкновенным воображением и интеллектом, м-р Ирвинг мог бы легко достичь успеха у публики, произведя обыкновенные вещи и заработать столько денег, сколько вообще можно пожелать. Но цель его была иной: реализовать свое художественное дарование во определенных условиях и в определенный вид искусства.
Сначала он обращался лишь к немногим, сейчас он учит многих. Он развил у публики вкус и характер. Публика глубоко ценит его успех. Но я часто думаю, знает ли публика, что этот успех произошел целиком из-за того, что м-р Ирвинг не принял её стандарт, а реализовал свой собственный. С её стандартом Лицей стал бы второсортным балаганом, какими являются сейчас популярные театры в Лондоне. Понимают ли публика это или нет, но факт остается фактом: вкус и характер в определенной степени у нее развился, и она в состоянии развивать эти качества далее. Тогда возникает вопрос, почему же публика не становится более цивилизованной? У неё есть способности. Что её останавливает?
То, что её останавливает (надо подчеркнуть еще раз)– это желание проявить власть над художниками и произведениями искусства. Для некоторых театров, таких как Лицей или Хэймаркет, публика подбирается особая. В обоих этих театрах работают художники с яркой индивидуальностью, которым удалось создать свою аудиторию, и каждый театр в Лондоне имеет свою аудиторию, свой характер, к которому взывает Искусство. А от чего зависит этот характер? Только от восприятия.
Если человек подходит к произведению искусства с желанием проявить власть над ним или художником - он не получает никакого художественного впечатления. Произведение искусства должно воздействовать на зрителя, а не наоборот. Зритель должен быть восприимчив. Он должен быть скрипкой, на которой играет художник. И чем более полно он подавляет в себе глупые мнения и предрассудки в отношении Искусства, тем скорее он поймет и оценит творение. Это очевидно по отношению к нашей театральной публике в Англии. Но это также верно в отношении т.н. образованных людей. Идеи образованных людей исходят из того, чем было Искусство, в то время как новое творение прекрасно, потому как такого еще не было, и оценивать его по стандартам прошлого значит выбрать в качестве стандарта то, что оно как раз опровергает. Единственно верный путь постичь новое и прекрасное - это путь своего воображения.
Это верно для оценки скульптуры или живописи. Картина или статуя не воюют со Временем. Они не подвластны ходу Времени. Их сущность может быть оценена мгновенно. Другое дело - литература. Она требует времени для осмысления. Драма также требует время на осмысление: в первом акте может произойти нечто, художественная ценность которого откроется зрителю лишь в третьем или четвертом актах. Будут ли зрители негодовать или выкрикивать из зала, нарушая ход спектакля? Нет. Они будут тихо сидеть и восхищаться ожидая, и замирать от удивления. Человек идет на спектакль не выплескивать низменные чувства. Он идет на спектакль развивать свой художественный вкус. Он не судья в искусстве. Он посвящается в тайны искусства, забывает об эгоизме, происходящем от невежества или избытка информации.
Это особенно касается драмы. Если бы Макбет ставили впервые сегодня, многие наверное оспаривали бы появление ведьм в первом акте с их гротескным смехом. Но по окончании спектакля становится понятным, что ведьмин смех в Макбете так же ужасен, как безумный смех Лира, более ужасен, чем смех Яго при виде трагедии Мавра. Требования к восприимчивости драмы особые. В момент, когда публика стремится употребить власть, она провозглашает себя врагом искусства. Искусство не страдает. Страдает публика.
С романом происходит то же самое. Власть публики и признание её власти фатальны. "Эзмонд" Теккерея - прекрасное произведение искусства, потому что он написал его для себя. В других своих романах "Пенденнис", "Филип" и даже в "Ярмарке тщеславия" он слишком много думает о публике и портит свою работу, обращаясь к симпатиям публики или насмехаясь над нею. Публика не должна существовать для настоящего художника. У него нет успокоительных таблеток для этого монстра. Один несравненный романист сейчас в Англии - м-р Мередит. Во Франции есть лучшие художники, но никого с таким кругозором, с такой правдой воображения. В России, правда, есть рассказчики с более живым чувством в прозе. Но ему принадлежит философия. Его люди не только живут, но и мыслят. Их видно с тысяч точек зрения. Они суггестивны. В них есть душа. И вокруг них тоже. Они многосказательны и символичны. Автор этих замечательных, живых героев создал их ради собственного удовольствия, никогда не спрашивая публику, чего она хочет, никогда этим не интересуясь, никогда не позволяя публике диктовать или влиять на него. Он развил свою индивидуальность и произвел свой неповторимый труд. Сначала никто не обратил на него внимания. Он не сдавался. Затем его оценили некоторые. Это его не изменило. Сейчас у него много поклонников. Он по-прежнему остался верен себе, и он несравненный писатель.
С декоративным искусством то же самое. Публика изо всех сил цепляется за вульгарные традиции. И что мы имеем? Ужасные дома, жить в которых могут разве что слепые. Но начали появляться прекрасные вещи: прекрасные цвета выходят из рук красильщиков, прекрасные образы из голов художников. Все эти прекрасные вещи нашли свое применение и цену. Вот тут-то публика и начала негодовать. Она потеряла голову и наговорила много глупостей. Но на них не реагировали, никто не поддался давлению общественного мнения. И сейчас почти в каждой современной квартире встречаются образцы высокого вкуса, элементов красоты. Действительно, квартиры сейчас стали привлекательнее, а люди в значительной степени цивилизованнее. Для справедливости надо отметить, что успех революции в плане украшения домов, мебели и проч. произошел не благодаря развитию вкуса у публики. Он произошел, главным образом, благодаря тому, что ремесленники настолько почувствовали вкус к красивым вещам и отвращение к тому, чего требовала публика, что они просто взяли её измором. В настоящий момент невозможно обставить комнату так, как обставляли еще несколько лет. Как бы люди ни противились, они должны иметь сегодня нечто привлекательное в своем окружении.
Очевидно, что любое проявление власти в этих вопросах порочно. Люди часто спрашивают, при каком правительстве наиболее вольготно живется художнику? Есть один только ответ - ни при каком. Проявление власти над ним или его искусством смешно. Отмечалось, что при деспотизме художники создавали прекрасные образцы творчества. Это не совсем так. Художники представали перед деспотами не как жертвы тирании, а как странствующие волшебники, чарующие скитальцы, принужденные развлекать, очаровывать и страдать. Им разрешалось творить. В заслугу деспоту следует отнести то, что он, будучи индивидуальностью, может обладать культурой, в то время как толпа не имеет её. Император или король могут однажды нагнуться и поднять кисть художника, но когда демократия наклоняется, она делает это затем, чтобы швырнуть грязь. Впрочем, для этого ей совсем не надо наклоняться. Но все же, нет необходимости отделять монарха от толпы: любая власть одинаково порочна.
Существуют три типа деспотов. Во-первых, деспот, подавляющий тело. Во-вторых, подавляющий душу. В третьих, подавляющий и тело и душу. Первый называется Принц, второй - Папа, третий - Публика. Принц может быть образован. Таковыми были многие принцы. И все же принц несет опасность. Сразу вспоминается Данте на горьком празднике в Вероне, Тассо в камере для умалишенных. Для художника лучше не жить с принцами. Папа может быть образован. Таковыми были многие Папы. Дурные Папы любили прекрасное так же страстно, как хорошие Папы ненавидели мысль. Порочности Пап человечество обязано многим, Доброта Пап обязана многим человечеству. И все же, несмотря на пустой гром и фальшивые молнии Ватикана, художнику лучше не жить с Папой. Именно Папа на собрании Кардиналов отозвался о Челлини как о бунтаре, к которому не применимы обычные законы и власть; именно Папа бросил Челлини в застенок. Папа несет в себе опасность. Что касается Публики, то что можно сказать о ней и её власти? Об этом я уже много говорил. Её власть слепая, глухая, трагическая, гротескная. Художнику невозможно жить с ней. Все деспоты обкрадывают. Публика обкрадывает и развращает. Кто научил людей употреблять власть? Они родились для того, чтобы жить, узнавать новое и любить. Кто-то их испортил. Они испортили самих себя, подражая тем, кто их в чем-то превосходит. Они взяли скипетр Принца. Но не знают, как с ним обращаться. Они взяли треугольную корону у Папы, но не могут выносить ее тяжесть. Они как клоун с разбитым сердцем. Они как священник с мертвой душой. Пусть все, кто влюблен в Красоту, пожалеет их. Хотя они сами не любят Красоты, пусть и они пожалеют себя. Кто научил их этой игре в Тиранию?
Есть еще много других вещей, о которых хотелось бы поговорить.
Можно отметить, что Возрождение велико, так как не пыталось разрешить никаких социальных проблем и не растрачивало себя на подобные вещи, а разрешало индивидууму свободно и прекрасно развиваться. Впоследствии Людовик Х1У создал новое государство, разрушив индивидуализм художника и сделав жизнь монотонной, подчиняющейся установленным правилам. Тогда во всей Франции отсутствовала свобода выражения, которая, ранее соединялась с античными формами, возрождала традицию в новых прекрасных вещах. Но прошлое не имеет значения. Настоящее тоже. Мы говорим о будущем. Потому как прошлое - это то, чем человек не должен быть. Настоящее - то, чем человек не должен быть. Будущее - то, чем есть художник.
Конечно, мне возразят, что такой план совершенно непрактичен, и идет вразрез с человеческой природой. И это совершеннейшая правда. Именно поэтому его стоит осуществить и именно поэтому он предлагается.
Что значит практический план? Это значит существующий или проводимый в современных условиях. Но именно против этих существующих условий я возражаю; любой план, принимающий их, ошибка. С условиями надо справиться и человеческая природа изменится. О человеческой природе мы знаем только то, что она изменяется. Перемена - единственное качество, которое можно подтвердить. Системы, которые не удавались, основывались на постоянстве человеческой природы, а не на её развитии и росте. Ошибкой Людовика Х1У была мысль о неизменности человеческой природы. В результате произошла французская революция. Это был замечательный результат. Вообще, ошибки правительства всегда замечательны.
Следует отметить, что Индивидуализм не приходит к человеку с болезненной философией долга, который заключается в выполнении того, чего хотят другие, либо в самопожертвовании - пережитке прошлых диких жертвоприношений. В действительности чувство долга не должно порабощать человека. Оно приходит естественно и неизбежно. Это состояние, к которому стремится всякое развитие. Это дифференциация, с которой растут все организмы. Это совершенство, которое скрыто в каждой форме жизни и к которому она стремится. Итак, Индивидуализм не довлеет над Человеком. Наоборот, он указывает человеку на то, что нельзя терпеть никакого насилия. Он не заставляет людей быть хорошими. Он знает, что люди хороши лишь когда их оставляют в покое. Человек сам разовьет Индивидуализм. Спрашивать практичен ли Индивидуализм - то же самое, что спрашивать, а практична ли эволюция? Эволюция - закон жизни и не может быть никакой эволюции за исключением той, которая ведет к Индивидуализму. Там, где этот закон не выражен, течение жизни искусственно приостанавливается или приобретает болезненные формы, или несет смерть.
Индивидуализм не будет эгоистичен или претенциозен. Ранее я указывал, что одним из результатов проявления чрезмерной тирании власти было совершенное искажение смысла слов, отход от их первоначального ясного и простого смысла. То, что говорилось об Искусстве, справедливо и для Жизни. Сейчас человека называют претенциозным, если он одевается так, как хочет. Но поступая таким образом, он ведет себя совершенно естественно. Претенциозность в подобных вещах состоит в том, чтобы одеваться согласно мнению своего соседа, взгляды которого, по всей видимости, отражают мнение большинства и не лишены предрассудков. Или же человека называют эгоистом, если он ведет такой образ жизни, который более всего способствует раскрытию его личности; если действительно главнейшей целью его жизни является самосовершенствование. Но именно таким образом и следует жить. Эгоизм - это не когда человек живет, как хочет, а когда он требует, чтобы другие жили как он. Эгоизм всегда нацелен на абсолютную похожесть. Плюрализм признает бесконечное разнообразие форм, восхищается каждой из них, принимает их, наслаждается ими. Не будет эгоизмом и думать о себе. Человек, который не думает о себе, вообще, кажется, не способен думать. Требовать же от соседа, чтобы он думал таким же образом, имел то же мнение - вот пример жестокого эгоизма. Да почему же он должен это делать? Если вообще человек думает, он вероятнее всего думает иначе, чем кто-либо другой. Если же он не способен думать, то заставлять его этим заниматься кажется чудовищным насилием.
Эгоистична ли красная роза только потому, что она хочет оставаться красной? Она была бы таковой, если бы заставляла все цветы быть одновременно и красными, и розами. С приходом Индивидуализма, люди будут вести себя совершенно естественно и неэгоистично, поймут простой смысл слов и будут использовать его в своей свободной и прекрасной жизни. Люди забудут об эгоизме. Будущему индивидуалисту эгоизм не принесет радости. Люди научатся сострадать и сопереживать естественным образом. До сих пор люди редко сопереживали и развивали это чувство. Сопереживали физическую боль, но это не высшая форма сопереживания. Она подпорчена эгоизмом. В ней есть нечто от страха за нашу собственную безопасность. Мы боимся заболеть или ослепнуть, или остаться одинокими и беспомощными. Сопереживать надо всю чужую жизнь, не только болезни и невзгоды, но и радости, красоту, здоровье и свободу чужой жизни. Чем шире переживание, тем, конечно же, и сложней и тем большей непредвзятости оно требует. Каждый может сопереживать неудачу друга, но требуется очень тонкая душа - по существу душа Индивидуалиста - чтобы сопереживать его успех. В современных условиях конкуренции и борьбы за лучшее место сопереживание встречается редко и душится на каждом шагу стремлением походить на кого-то и подчиняться заведенному порядку. Особый вред от такого положения виден в Англии.
Сопереживание физической боли, конечно же, всегда будет. Это один из первых инстинктов человека. Высшие животные, обладающие индивидуальностью, разделяют его с нами. Но следует помнить, что сопереживание радости увеличивает общую радость в мире, а сопереживание боли не уменьшает её. Человек может при этом лучше переносить боль, но боль останется. Сопереживание чьей-либо болезни не излечит болезнь, это останется делом науки. И когда Социализм решит проблему бедности, а Наука решит проблему болезней, сентиментальности будет меньше, а сопереживание станет глубже, естественнее и здоровее. Человек будет радоваться, наблюдая за радостью других людей.
Именно посредством радости будущий Индивидуализм разовьёт себя. Христос не делал попытки перестроить общество, а Индивидуализм, который он проповедовал, мог быть достигнут только посредством страдания и одиночества. Идеалы, которые мы принимаем у Христа, это идеалы человека, покидающего общество и полностью восстающего против него. Но человек по природе своей социален. Даже Тибет был в конце концов населен. И хотя отшельник и реализует своё Я, оно часто оказывается обедненным. С другой стороны, ужасная правда в том, что человек может реализовать свое совершенство посредством страданий, завоевывая мир и удерживая его в оцепенении. Мелкие ораторы и мелкие умы со всех кафедр разглагольствуют об удовольствии страдания и поносят его. Но редко за всю мировую историю услышишь, чтобы идеалом считалась радость или красота. Поклонение страданию доминирует в мире. Средневековье, со своими святыми и мучениками, со своей любовью к самоистязанию, со своей дикой страстью к боли, с ударами ножей и хлестом плетей. Средневековье - это настоящее Христианство, а средневековый Христос - настоящий Христос. Когда Возрождение засветилось над миром и принесло новые идеалы красоты и радости жизни, люди перестали понимать Христа. Даже Искусство говорит нам об этом. Художники Возрождения рисовали Христа как маленького мальчика, играющего с такими же мальчиками в саду, или во дворце, или лежащего на руках матери младенца, улыбающегося ей, или цветку, или птичке; или же как статную фигуру, гордо шагающую по миру; или как фигуру, восстающую в экстазе к жизни. Даже, когда его рисовали распятым, он представал как прекрасный Бог, которого злые люди заставили страдать. Но Христос не очень занимал художников. Им нравилось больше рисовать мужчин и женщин, которыми они восторгались, показывать красоту земли. Они рисовали много религиозных картин, точнее слишком много, и это повторение стиля и сюжетов было утомительным и не пошло на пользу искусству. Так произошло из-за давления публики на искусство, и это следует осудить. Но душа художников не принадлежала предмету. Рафаэль велик своим портретом Папы, но слаб Мадоннами и ребенком Христом. У Христа не было послания Возрождению, что само собой замечательно, так как привело к созданию идеала отличного от его собственного; в поисках настоящего Христа нам следовало бы вернуться в Средневековье. Там он убогий и нищий, в лохмотьях (ведь красота - это радость, а для нее нет места), прокаженный, с божественным взором и душой; ему не нужны ни собственность, ни здоровье; он -Бог, реализующий своё совершенство через страдание.
Но человек эволюционирует медленно. Несправедливость людей велика.
Ранее было необходимо, чтобы страдание способствовало реализации души. Даже сейчас, в некоторых частях мира послание Христа необходимо. Все, кто живут или жили в России, могли реализовать своё совершенство только через страдание. Несколько русских художников реализовали себя в Искусстве, некоторые писатели - в прозе, которая по духу остается средневековой, потому что основной нотой является, все же, реализация души людей через страдание. Для тех, кто не является художником и для кого нет другой жизни, кроме фактического существования, страдание - единственная дорога к совершенству. Тот русский, который живет счастливо при нынешней системе правительства в России или не должен вообще иметь души, или имеет душу совершенно неразвитую. Нигилист, отвергающий всякую власть, потому как знает, что власть - это зло, и принимающий всякое страдание, реализует свое совершенство и поступает как настоящий христианин. Для него идеалы христианства верны.
И всё же, Христос не восставал против власти. Он принимал имперскую власть римлян и платил подать. Он терпел духовную власть Еврейской церкви и не отвечал насилием на насилие. У него не было, как я уже говорил, схемы перестройки общества. Но в современном мире есть такие схемы. Они предлагают покончить с бедностью и страданием. Они верят в Социализм и достижения Науки и берут их в качестве методов. Конечная цель - Индивидуализм, выражающий себя через радость существования. Этот Индивидуализм будет богаче, полнее, прекраснее любого Индивидуализма, который когда-либо был. Боль и страдание - не лучший способ достижения совершенства. Это только временный протест. Он вызван ошибочным, нездоровым, несправедливым окружением. И когда ложь, болезни и несправедливость будут устранены, он более не будет иметь места. Огромная работа уже проделана, она почти закончена, её предмет уменьшается с каждым днем.
И человек об этом не будет жалеть. Потому как то, к чему всегда стремился человек, это не боль и не удовольствие, а просто Жизнь. Человек стремился жить интенсивной, полной, совершенной жизнью. И когда он сможет так жить, не принуждая других и не испытывая страданий, его поступки будут доставлять ему удовольствие, а сам он будет трезвее, здоровее, цивилизованнее, он будет более сам собой. Удовольствие надо заслужить у Природы, это знак её расположения. Когда человек счастлив, он гармоничен сам с собой и своим окружением. Новый Индивидуализм, на который работает Социализм, приведет к совершенной гармонии. Это будет то, к чему стремились греки, но не могли достичь из-за рабства, за исключением разве что своих фантазий; это будет то, к чему стремилось Возрождение, но не могло достичь, разве что в Искусстве. Новый Индивидуализм преодолеет эти препятствия, и это будет Новая Греция.
Оскар Уайльд. Душа человека при социализме. 1891 г.
2015– © «Оскар Уайльд»